— Стоять! — рявкнул он так, что люстра закачалась. — Всем стоять на месте!

Сержант почему-то не послушался и двинулся к нему, по-кошачьи сгруппировавшись, но нарвался на прямой автоматный ствол, направленный ему в рот, и, тяжко вздохнув, опустился на пол рядом со мной. Капитан, не дожидаясь команды, завел руки за голову. Валерия оглашенно завопила:

— Ванечка, Ванечка, смотри, кто пришел!

Он и ухом не повел.

Скребя ногтями по паркету, я пополз к кровати, но Гречанинов меня опередил. Перемахнув комнату, опустил на стриженый обезьяний затылок автоматный приклад, отчего Ванечка смачно рыгнул и упал на согнутые руки. Будто заколачивая гвоздь, Гречанинов нанес ему еще несколько быстрых резких ударов по затылку, свободной рукой сдвигая Ванечкину тушу вбок, чтобы не раздавить Катю. Наконец Ванечка отвалился в сторону, но и в бессознательном виде продолжал характерные толчки корпусом, спеша хоть на том свете насладиться сполна.

Большим хитрецом показал себя капитан. Пока Григорий Донатович оприходовал взбесившегося самца, опытный опер выхватил из кобуры пистолет и наставил на Гречанинова. Он все сделал правильно, но все же допустил маленькую промашку: не нажал сразу курок.

— Гриша! Оглянись! — позвал я. По моему голосу он все понял и стрелять начал прежде, чем повернул голову. Автомат в его руке действовал суверенно и как бы сам выискал цель, выплюнув короткую очередь. Пули прошли верхом надо мной и сержантом, чудом не задели Валерию, зато дружной шмелиной стайкой опоясали капитану грудь.

С удивленным лицом опускаясь на колени, добросовестный служака все же пальнул из пистолета, и мой красивый, под мрамор, ночник на тумбочке разлетелся вдребезги. Все, о чем так долго рассказываю, заняло не более минуты, и в итоге картина была такая: Валерия билась в кресле в нервном припадке, хохоча и повизгивая; сержант внимательно разглядывал на ладони выбитые зубы, а капитан, выронив оружие и поудобнее расположась на полу под окном, сжимал руками раскуроченную грудную клетку, пытаясь удержать, умилостивить рвущуюся наружу солдатскую душу. Ему было, может быть, даже горше, чем Кате. По его лицу было видно, что ему невдомек, как это, честно отрабатывая заокеанский доллар и рассчитывая к вечеру принести в семью очередной прибыток, он угодил в такой немыслимый переплет.

— Нашатырь у тебя есть? — спросил Гречанинов. Я пошел в ванную за аптечкой. Прихватил заодно графин с водой и вату. Пока ходил, Григорий Донатович укрыл Катю простынкой и стянул ремнем Ванечкины руки. Потом, уже вдвоем, мы спеленали по рукам и ногам сержанта, который охотно нам помогал, заискивающе бормоча:

— Вот тут, мужики, узелок слабоват…

С капитаном хлопот не было никаких: по всей видимости, он помер.

Ничуть не обескураженная разворотом событий, Валерия кокетливо осведомилась:

— Мужчины, а со мной что? Мне ведь пора домой. У меня процедуры.

Никто бедняжке не ответил. Гречанинов смочил ватку в нашатыре, поводил у Кати перед носом. Она так быстро очнулась, точно до этого притворялась. В глазах нормальное, чуть смущенное выражение в очередной раз изнасилованной женщины. И нас сразу признала.

— Вы видели, да? — спросила лукаво. — Вообще какое-то животное подослали. Наверное, медведя, да, Саша?

— Нет, — возразил я. — Обыкновенный человек. Здоровенный, правда, но ничего особенного. А вон он лежит.

— Можно посмотрю? — Катя живо свесилась с кровати.

— У-у, какой страшенный! Вы его убили?

Как бы в ответ Ванечка ворохнулся, сверкнул красными глазками и, не соображая толком, где он, попытался сесть. Путы ему мешали. Он недоуменно заворчал.

— Отвернись, Катенька, — мягко попросил Григорий Донатович.