— Весь мой разум твердит мне о том, что ты прямо сейчас должен пойти на корм аллигаторам. Больше ни слова об этом, Винсент, хорошенько это пойми.

Я просто киваю. Нет никакой возможности впустить Норин к себе в череп, продемонстрировать ей, что я испытываю по поводу тех дней, когда мы были вместе — и, еще важнее, тех дней, когда мы были врозь.

— Не время ли сейчас поговорить про ту автобусную остановку?

— Нет, — выразительно отвечает Норин. — Про ту автобусную остановку мы никогда говорить не будем.

— Норин…

— Нет, — повторяет она. — Если ты, конечно, не хочешь, чтобы я сказала тем парням, что передумала.

— Разве я что-то про автобусную остановку сказал?

Норин скупо улыбается. Когда мы добираемся до машины, она поворачивается и открывает для меня дверцу. Жест выходит почти враждебным, как будто она только что подобрала меня у торгового центра для случайного свидания. Теперь нет никаких сомнений в том, за кем в наших отношениях сила.

— Послушай, Винсент, — говорит Норин, — я хочу, чтобы ты кое-что знал. Я доверяю тебе, потому что, как мне кажется, достаточно хорошо тебя для этого знаю. Я знаю твой запах не хуже своего собственного, а потому я верю, что ты никогда бы не стал намеренно вредить Джеку. Однажды ты причинил мне боль, Винсент, и вряд ли ты когда-либо поймешь, какую. Теперь я оставила ту боль позади — для этого я достаточно сильная личность. Но это не значит, что я смогу снова перенести такой удар. Всю эту похлебку ты почти двадцать лет назад выхлебал. Если ты опять меня предашь — если ты каким-то образом предашь мою семью, — тогда прошлое уже не будет ничего значить.

— Понимаю, — говорю я ей — и черт возьми, я действительно понимаю. Потому что в полной боеготовности меня держит вовсе не новая грань личности Норин, способность к холодному расчету и внимательному наблюдению за битвой, которую она унаследовала от брата. По-настоящему меня пугает самая фундаментальная из стихий: ее женственность. Нет в мире ничего более страшного, чем уязвленная самка. Причини боль женщине один раз — она залижет свои раны и кое-как утащится в лес. Причини боль женщине дважды — и она внезапно почувствует себя загнанной в угол. Некуда бежать, негде спрятаться и нечего делать, кроме как обрушиваться на своих врагов и забирать их вместе с собой в могилу.

13

Перед бойней идет дождь.

Южная Флорида, как мне сказали, готовится к чудовищному урагану. Для меня это звучит очень даже неплохо — все, что убирает влагу из воздуха и опускает ее на землю, не может быть таким уж скверным.

Майами — невероятно плодородная почва для вскармливания особого подвида дикторов новостей, известного как метеорологи или синоптики. Когда эти самые синоптики по-настоящему берутся за дело, то выплевывают в окружающую среду больше горячего воздуха, чем сами погодные системы. Облаченные в модные костюмы, с еще более модными прическами на головах, эти люди в любой момент готовы напугать или утешить, безжалостно швыряясь горстями значений ширины и долготы во всех, кто не знает, как переключить телевизор на другой канал.

Но всех там побивает один парень по имени Брайен (фамилии я не помню), главный синоптик Майами, вся карьера которого строится на его способности придумывать шестнадцать синонимов для слова «дождь». Этот чувак богатеет не за счет хорошей или плохой погоды, а за счет общего объема погоды — точнее, общего объема болтовни про нее.

— Ураган Алиса достиг статуса пятой категории, — сообщает Брайен зрительской аудитории, среди членов которой, к несчастью, пребываю и я, — а это значит, что скорость ветра превысила значение ста пятнадцати миль в час.