Он лежал на потолке перевернутого «эльдорадо», весь запорошенный крошкой предохранительного стекла, и наощупь пытался понять, не сломал ли себе конечности. Казалось, все в норме: ноги он чувствует, дышать не больно. Но кабину наполнял запах бензина. Этого напоминания хватило, чтобы он начал шевелиться.

Бёртон схватил портфель с комплектом для побега и протиснулся в разбитое заднее окно. «Эльдорадо» наполовину врезался, наполовину наехал на передок белого «субурбана». Шериф встал с четверенек и подбежал к фургону. Закрыто. Шеридан, мудак, конечно не забыл дверцу запереть, подумал он. Людей в наручниках в клетке фургона он не заметил.

«Мерседес» оставался последним шансом. Шериф подбежал и дернул на себя дверцу со стороны водителя. Ключи — в зажигании. Бёртон уселся и перевел дух. Нужно успокоиться. Больше никаких ошибок, сказал он себе. Он завел двигатель и обернулся, чтобы аккуратно съехать задним ходом со склона, и тут на него бросился пес.

ТРИДЦАТЬ ДВА

Сомик и Эстелль

— Хорошая была гитара, — сказал Сомик. Он обхватил Эстелль руками, и та спрятала лицо у него на груди, когда чудовище напало на Уинстона Краусса.

— Я и думать не думала, — сказала Эстелль. — Даже представить себе не могла, что он так поступит.

Сомик погладил ее по голове:

— И машина неплохая. Никогда не ломалась.

Эстелль отстранилась от Сомика и посмотрела ему в глаза:

— Ты ведь знал, правда?

— Я одно знал — парнишке хочется поближе к этому морскому страшилищу. Вот он и подлез поближе. А если ты не заметила — он был счастлив, когда это случилось.

— И что теперь?

— Я так полагаю, теперь нам нужно доставить тебя домой, девочка. У тебя из этого кой-какие картинки могут получиться.

— Домой? А ты со мной пойдешь?

— Раз машины у меня нет, то и ехать мне некуда. Пойду, видать.

— И останешься? И не боишься блюз потерять и впасть в довольство?

Сомик ухмыльнулся, и на утреннем солнышке во рту у него блестнул золотой зуб с выгравированной восьмой нотой.

— Дракон сожрал мою машину, гитару и усилок — девочка, да у меня блюза́ столько, что на мой век хватит. Я так думаю — напишу-ка я себе кой-каких новых песенок, пока ты свои картинки рисовать будешь.

— А мне бы хотелось, — произнесла Эстелль. — Мне бы хотелось нарисовать блюз.

— Если только ушей себе резать не станешь, как старина Винсент. Для мужика одноухая женщина напрочь непривлекательна.

Эстелль крепче прижалась к нему.

— Я очень постараюсь.

— Ну, конечно, знавал я одну как-то — под Мемфисом жила, у ней только одна нога была. Ее так и звали — Одноногая Сэлли…

— Я не хочу этого слышать.

— А что ты хочешь слышать?

— Я хочу слышать, как за нами закрывается дверь, как в печке потрескивает пламя, как свистит чайник на огне, а мой любимый подбирает на гитаре «Пешеходный Блюз».

— Это просто, — сказал Сомик.

— Я так и думала, что тебе понравится, — ответила она, взяла его за паучью руку и повела вверх по склону искать, кто бы подбросил их до дому.

Тео и Молли

Тео никогда в жизни не был настолько ошеломлен.