Хэл кивнул, пересекая комнату на длинных ногах, чтобы взять письмо из шкафа. Он колебался минуту, прокручивая в мозгу содержимое письма, и потом дал его Керстен.

– Мне можно прочитать? Правда? – спросила она с интересом.

– Давай, читай, – он впервые давал ей прочесть письмо Стюарта.

Хотя таким образом он насиловал свой личный мир, но что-то в том, как она произнесла слово «мама» пробудило в нем жалость к ней и он не хотел, чтобы она чувствовала свое одиночество. Он видел, как она прикусила нижнюю губу, сконцентрировавшись на чтении.

Грудь спокойно вздымалась под блузкой, когда она переворачивала листок, читая мужские признания. Хэл мог видеть распятие у нее на шее – ее отец был католиком, и она вышла из всех семейных катастроф с этой религией.

Она покачивала одной ногой, пока читала. Хэл чувствовал запах ее духов, элегантный мускусный запах, который подходил ее атлетической фигуре. И в то же время Хэл испытывал неудобство. Он поймал себя на том, что опять отмечает ее женственность. Он не мог вспомнить, когда это случилось впервые – прошлой осенью, может быть, или летом, или, может, еще раньше, но он знал, что чувствовал какое-то новое напряжение, когда оставался с ней наедине. И ее поддразнивания заставляли его краснеть, чего раньше не случалось. Сейчас, когда Стюарт ушел на войну, Керстен и Хэл стали ближе друг другу. Она уже не казалась намного старше. Не казалась она уже и такой знакомой, как раньше. В ней было что-то экзотическое, что-то заманчивое. Когда она шла по комнате, он испытывал напряжение при ее приближении. Он следил за ней независимо от себя, скользя взглядом по гибкой, стройной спине, длинным ногам, зачарованный ее движениями.

Он стыдился этого и расстраивался, так как Керстен все время, сколько он мог помнить, была не больше, чем просто товарищ по играм, обидчивая старшая сестра. Было как-то неестественно смотреть на нее как на женщину.

Он видел, как она дочитала письмо, явно разочарованная его содержанием, и бросила его на стол.

– Мужчины, – сказала она, усмехнувшись, – вы действительно любите войну, так?

Хэл пожал плечами.

– Мы хотим выиграть, – ответил он.

– Ну да, если вы не возражаете против того, чтобы снести три четверти Европы на своем пути, то я думаю, все в порядке, – сказала она.

Хэл не мог придумать, что ответить. Теперь он заметил, что она смотрела на него более пристально, по ее лицу пробежал свет.

– Тебе что-то известно? – спросила она.

Хэл почувствовал внутреннее неудобство. Он подозревал, что она хотела сказать что-то такое, чего он не хотел слышать.

– Ты растешь, – сказала она, изучая его с улыбкой, – ты уже большой мальчик.

Он отвернулся и ничего не ответил.

– Ты будешь красивым парнем, – произнесла она, отклоняясь назад так, что блузка слегка разошлась у нее на груди. Хэл был шокирован.

– Как твой знаменитый брат, – продолжала она, глядя на фотографию Стюарта на бюро, – даже еще лучше.

– Продолжай, – он приблизился к ней, глядя на карты на стене.

Предмет, который она затронула, заставил его испытать неудобство, и он постарался приуменьшить его. Борьба и смерть казались ему куда более значительными, чем красота.

– Да, ты таким и станешь, – настаивала она, развлекаясь его смущением.

– Кого это волнует, – ответил он, неуверенно отодвигаясь от нее к окну.

– Тебя будет волновать, и очень скоро, – настаивала она, – когда ты и твои дружки из Шоте начнете сматываться в город в поисках легких девочек, если уже не начали.