И я попросил Сонеджи-Мерфи рассказать о детстве.

— Не так уж много я помню. Это очень странно? — Ему явно хотелось говорить, что весьма устраивало меня, поскольку я принял решение всякий раз четко различать в его рассказе правду и тщательно выверенную ложь.

— Для некоторых — нормально не помнить. Иногда, когда начинаешь говорить об этом, раскрепощаешься, события как бы возвращаются, ты вспоминаешь.

— Факты и даты я, конечно, помню. Родился двадцать четвертого февраля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Место рождения — Принстон, Нью-Джерси. Вот так. Порой мне кажется, что я повторяю заученный урок. Со мной часто происходит, что я не отличаю воображаемое от действительного. Я уже не уверен, что есть что. Правда, не уверен.

— Попытайтесь припомнить ваши первые детские впечатления.

— Веселья и развлечений крайне мало, — начал он. — Вечно бессонница — я не мог спать дольше двух часов подряд. Всегда чувствовал себя усталым и подавленным. Будто всю жизнь пытался вылезти из какой-то ямы. Не буду делать выводы за вас, но я не слишком высокого мнения о себе…

Все, что было известно о Гэри Сонеджи до этого, создавало образ чрезвычайно энергичного эгоцентрика с манией величия. Меж тем Гэри продолжал рисовать картину тяжелого детства: тут было и жестокое обращение со стороны мачехи, и сексуальные домогательства отца в старшем возрасте. Он описывал, как все больше и больше пытался отстраниться от конфликтов и неприятностей, наполнявших его жизнь. Мачеха с двумя собственными детьми появилась в 1961 году. Гэри было четыре, и он уже отличался капризным и угрюмым характером. С этого момента стало совсем плохо. Настолько, что он больше не пожелал рассказывать.

В ходе обследований доктора Уолша Сонеджи-Мерфи был подвергнут тесту по Векслеру, по Роршаху и тесту на развитие личности, разработанному в Миннесоте. Все они показали, что по части творческих способностей он выходил далеко за рамки обычного. Так, в тесте по завершению простых предложений он получил наивысшие баллы как по устным, так и по письменным ответам.

— Что было дальше, Гэри? Попытайтесь припомнить самые ранние впечатления. Я смогу помочь лишь при условии, что пойму вас.

— Такие «потерянные часы» у меня были всегда. То есть время, о котором я не помнил. — По мере рассказа его лицо все больше напрягалось, вены на шее набухли, на лбу выступила испарина.

— Меня наказывали за то, что я не помнил…

— Кто? Кто вас наказывал?

— В основном мачеха.

Вероятно, наибольший урон был нанесен его личности тогда, когда мачеха занималась наведением дисциплины.

— Темная комната, — продолжал он.

— Что за комната? Что там случилось?

— Она сажала меня туда, в подвал. Там у нас была кладовая. Она отправляла меня туда почти на весь день.

Он вдруг начал ртом хватать воздух. Такое состояние я часто наблюдал у жертв жестокого обращения родителей — для него эти воспоминания были особенно тяжелы. Он закрыл глаза, вспоминая прошлое, о котором предпочел бы забыть навсегда.

— Так что происходило в подвале?

— Да ничего… Ничего не происходило… Просто меня все время наказывали. Оставляли одного.

— Вас надолго там оставляли?

— Не знаю… Не могу же я помнить все!

Его глаза чуть приоткрылись — он наблюдал за мной. Не знаю, надолго ли его хватит. Следует проявить осторожность. Нужно докопаться до самых глубоких пластов его прошлого, но при этом сохранить его доверие, ощущение моей заботы о нем.

— Это могло продолжаться целый день? Или ночь?

— Нет, нет. Но очень долго. Чтобы я запомнил. Чтобы я стал хорошим мальчиком.