Ли Ковел, моложавый седеющий яппи, отличался слегка подловатым характером, но мне нравился за открытость физиономии, на которой, были написаны все его эмоции: мелкая зависть, полное разочарование в журналистике, временами — отъявленный консерватизм и вместе с тем — способность к состраданию. Он умел адекватно оценивать происходящее.

Наряженный в серый пиджак и светло-голубые кроссовки, Ли плюхнулся рядом со мной на сиденье у стойки. «У папаши» собирались самые разные представители здешнего дна — негры, испанцы, корейцы, белые пролетарии, трудившиеся или жившие в Саут-Исте. Разумеется, второго такого Ли здесь не встретишь.

— Торчу тут как кукиш, — пожаловался он. — Похоже, я не так одет для этого заведения.

— Да кому ты здесь нужен? Боб Вудвард, что ли, попрет сюда? Или Эванс с Новаком?

— Очень смешно. Ну, что ты задумал? Почему не позвонил, когда эта история была еще горяченькой? Когда паразита еще не схватили?

— Будьте любезны, этому человеку — крепкий горячий кофе. Его нужно разбудить, — пояснил я бармену и обернулся к Ли: — Слушай: я буду гипнотизировать Сонеджи в тюрьме. Я буду искать Мэгги Роуз в его подсознании. Ты получишь эксклюзив. Но за это сделаешь кое-что для меня.

Ли захлебнулся от восторга:

— Ах, черт! Давай рассказывай, Алекс! Выкладывай до конца!

— Слушай: сейчас я пытаюсь получить разрешение на проведение сеанса гипноза, но сталкивается уж больно много политических интересов. А если ты протолкнешь эту историю в «Пост», у меня все сладится. Понял? Теория сбывающихся пророчеств! Тогда я получу разрешение, а ты — свой эксклюзив.

Прибыл кофе в старинной кремовой чашке с голубым ободком по краю. Ли в задумчивости заглотнул напиток. Видно, мои усилия найти лазейку в твердокаменной крепости нашей юстиции его зацепили. Сопереживать он умел.

— Так если ты что-то услышишь от Гэри Сонеджи, то я буду вторым человеком, кто об этом узнает, так, Алекс? Ты — первым, а я — вторым, да?

— Много просишь, но я согласен. Но чур — полная тайна. Давай — во имя благородного дела: ты сообщишь, что кое-что разузнал о Мэгги Роуз, но не можешь разгласить источник информации.

Я оставил Ковела допивать кофе и обдумывать статью. Она появилась в утреннем выпуске «Вашингтон пост».

Первой в нашем доме встает бабуля Нана. Она вообще просыпается первой в целом свете — так полагали мы с Сэмпсоном в возрасте десяти лет, когда она была заместителем директора средней школы Северного Гарфилда.

Во сколько бы я ни вставал — в шесть, семь, даже в пять утра — я неизменно заставал ее у плиты на кухне. Каждое утро Нана ела один и тот же завтрак: яйцо всмятку, одна оладья, чай со сливками и двойной порцией сахара. Поев, она принималась готовить для остальных членов семьи, всегда с учетом наших пристрастий. Она сооружала блинчики, яичницу с беконом или сосисками, манную или овсяную кашу, а то и хлопья с молоком. В зависимости от сезона подавала дыню или другие фрукты. Порой возникал омлет с виноградным джемом, который я не ел: во-первых, Нана пережаривала его, во-вторых, я не могу совмещать яйца и джем так же, как блинчики и кетчуп. Нана не разделяла моего мнения, хотя сама не брала омлет в рот: это блюдо обожали дети.

В то мартовское утро бабуля Нана, сидя за кухонным столом, просматривала «Вашингтон пост», которую нам доставлял один тип по имени Вашингтон. Мистер Вашингтон завтракал с бабулей каждый понедельник, но сегодня, слава Богу, среда — самый ответственный для меня день. На кухне все как обычно, и тем не менее внутри у меня все сжалось. Уже в который раз я ощутил, насколько глубоко это жуткое похищение затронуло меня и моих близких.