– Полно вам, ваше преосвященство… Какое, должно быть, упоение для такого библиофила, как вы, жить в окружении таких сокровищ… Кодекс бенедиктинцев, Первое послание святого Петра, рукопись «Божественной комедии», каллиграфически переписанная Боккаччо, эскизы Да Винчи, первая рукопись «Романа о розе»…

– Я был влюблен в книги, а стал хранителем в склепе. Какова цель вашего визита, Луиджи?

Префект Конгрегации обрядов вопросительно смотрит на то место, где должно было бы находиться кресло для посетителей. Его молчание, вызванное отнюдь не смущением, а скорее желанием подольше сохранить завесу тайны, нарушается лишь жужжанием кондиционеров. Эти старики, подслащающие свою желчь протокольной елейностью, доводят меня до отчаяния.

– Прискорбная для нас новость, монсеньор, – наконец произносит вошедший. – Святейший Отец только что подписал декрет об отстранении кардиналов от дел по достижении семидесяти лет. Он вступает в силу в следующем месяце.

– Что за срочность была? – безучастным голосом осведомляется Фабиани.

– Назначить тридцать восемь новых кардиналов из числа верных Его Святейшеству людей, чтобы сформировать конклав, способный проголосовать за предложенного им кандидата. А что?

Мой адвокат дьявола отводит взгляд к голым стальным стенам, чтобы переварить рушащую все его планы оглушительную новость. Солендейт продолжает, сложив руки на животе в форме ракушки:

– Получается, что, по сути дела, это скорее Святейший Отец воспользовался нами, нежели мы манипулировали им.

– Ну, вам-то грех на это жаловаться, особенно при мне. Вы хотели вернуться к прежнему укладу Церкви: вы это получили. Вы видели в нововведениях причину всех ее бед: сами же традиционалисты и выводят вас из игры. Святейший Отец любит всех, кроме марионеток, управляющих кукловодом.

Я не понимаю их намеков. Мне второй Иоанн Павел кажется таким же достойным восхищения человеком, как и первый, таким харизматичным, отважным, трогательным, с его сочетанием немощи тела и силы духа. Хотя, может быть, все они в конечном счете и правы: я всего-навсего бесхитростное дитя. Но разве в этом есть что-нибудь предосудительное?

– Как бы там ни было, – продолжает Солендейт, – всегда можно найти способ помешать вступлению декрета в силу.

– Слушаю вас.

– Кончина Его Святейшества автоматически отменяет все распоряжения, находящиеся на рассмотрении.

– Вы все же не станете травить уже второго Папу по счету, чтобы успеть до своей отставки избрать его преемника?

Лицо Солендейта, вмиг забывающего и о своем высокомерии, и о надменности, и о сдержанности, искажается от ярости.

– Да простит вам Господь ваши гнусные намеки, Фабиани! Я лишь хотел напомнить, что Священная коллегия должна собраться в полном составе, дабы ознакомиться с декретом. Это чистая формальность, однако мы вполне можем устроить все таким образом, что до самой смерти понтифика кворум так и не будет набран.

– И вы считаете победой то обстоятельство, что для достижения вашей цели у вас нет никаких других рычагов давления, кроме срыва выборов?

Оба кандидата на отставку пристально смотрят друг на друга. В их застывших взглядах проносится целая жизнь, прошедшая в кулуарных интригах, вынужденном лицемерии и личных амбициях во славу Господа.

– Знаете, о чем я сейчас думаю, Луиджи?

Солендейт медленно поворачивает голову к светильнику из опалового стекла, укрепленному между двумя белыми шторами и придающему бункеру хоть сколько-нибудь домашний вид. Он разжимает губы и бесстрастно ожидает, без воодушевления, без нетерпения.