Кто явился? Кажется, какое-то местоимение явилось… «Передо мной явилась мы», — написал я и тут же испуганно стер. Смутно припомнилось, что местоимение должно быть второго лица единственного числа. Но какое?!
Ладно. Пушкин — это слишком круто. Все-таки гений. Понизим планку. «Жили-были дед да баба. И была у них… И испекли они…» Мне показалось, что вспотели даже ногти. Кто у них был, у этих чертовых стариканов?! Колобок? Три сына? Кого они испекли? Курочку Рябу? Единственное, в чем я не сомневался, так это в том, что младший был дурак. «Ну а младший был дурак», — яростно напечатал я и уже готов был облегченно вздохнуть, но перечитал, что получилось, и впал в отчаяние. «Жили были дед да баба. Ну а младший был дурак». Получалось, что младшим был дед! Он-то и был дурак! Но это же полная фигня!
Ладно, сказки — тоже сложно. Тогда… анекдот! Что может быть проще анекдота? Только другой анекдот. Итак. «Встретились как-то русский, грузин и еврей…» Нет. «Украинец, латыш и сьерра-леонец». Да нет же! «Англичанин, француз, башкир, араб, финикиец, американец и сьерра-леонец. И…» И — что? Зачем встретилась вся эта толпа? А! Ну конечно! Я стер «встретились» и написал «расстались». Перечитал. Какой бред, господи!
Я схватился за голову. Кризис чужого творчества — это уже слишком. Это, наверно, самая крайняя стадия болезни, после которой убийство, тюрьма, клаустрофобия, издевательства, помешательство и самоубийство.
Не хочу!
Думай, писатель, думай!
И я придумал. Выход оказался элементарен до гениальности. Боже мой, как же это просто! Я сардонически захохотал. Творческий кризис, говорите вы? А вот о нем я и напишу!
Я снова захохотал, но на этот раз уже гомерически, и принялся набивать: «Я писатель. Я пишу книги. Потом эти книги издают и…» С ними же еще что-то делают… Их это… ну…
А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
Такси-глюк
Заключенный был смуглым мужчиной в полосатой робе. Таксист был блондином в форме таксиста. Такси было «Фордом» преклонных годов с отказавшим мотором. Последнее обстоятельство нервировало мужчин.
— Мне надо попасть в тюрьму до ночи, — раздраженно заметил заключенный.
— Вы же видите, машина стала, — огрызнулся таксист.
— Тогда мне надо позвонить в тюрьму и предупредить, а то мои тюремщики будут за меня переживать!
— Издеваетесь?! Где я вам найду телефон на загородном шоссе?
Выражение лица заключенного стало совсем несчастным, и таксист решил его подбодрить.
— У нее это бывает, — миролюбиво сказал он, имея в виду «Форд», — иногда это проходит через день-другой. Ну вернетесь вы в тюрьму завтра, ничего страшного…
— Я не могу завтра, — слезно возразил заключенный. — Завтра у меня казнь…
Таксист сочувственно вздохнул.
— Я понимаю…
— Я знаю своих тюремщиков… Такие паникеры. Стоит чуть задержаться, они волнуются, места себе на находят, думают самое худшее.
— Да… Тюремщики — они такие…
— Наверняка ведь будут обзванивать больницы, морги… С них станется и в полицию заявить.
Таксист не нашел, что ответить, поэтому просто предложил заключенному сигарету. Тот закурил, отрешенно посмотрел в окно и произнес:
— Как хорошо жить отдельно от тюремщиков… Можно возвращаться, когда захочешь.
На шоссе опускалась ночь…
Пистолет одиночества
Мама уехала и оставила Машу одну. |