|
К тому же, добавил он, по городу прошел слух, что в сестру Клару и настоятельницу снова вселились бесы. Ничуть не удивившись и не огорчившись, Грандье с обычной презрительной улыбкой ответил, что узнает в этом руку своих недругов и в случае необходимости вновь будет на них жаловаться, а зная о беспристрастности бальи, просит, чтобы тот вместе с врачами и судейскими тоже отправился в монастырь и присутствовал при изгнании дьяволов, дабы, если признаки одержимости будут налицо, монахини были помещены в разные комнаты и допрошены по отдельности, но не Миньоном и Барре, против которых он питает столь обоснованное подозрение. Бальи вызвал королевского прокурора, и тот при всей своей нелюбви к Грандье был вынужден высказать свое мнение, о котором мы еще расскажем, после чего немедленно послал в монастырь письмоводителя с приказом выяснить у Миньона и Барре, одержима ли еще настоятельница дьяволом. В случае положительного ответа чиновнику было велено объявить священникам, что производить изгнание бесов тайно им запрещено и что они должны, когда соберутся приступить к экзорцизму, предупредить бальи, чтобы он мог присутствовать вместе с чиновниками и врачами по своему усмотрению; кроме того, им следует выполнить требование Грандье относительно разделения одержимых и предоставить возможность допросить их другим, не вызывающим подозрений лицам. В противном случае священники будут наказаны. Выслушав приказ, Миньон и Барре ответили, что не признают за бальи права вмешиваться в это дело: вызванные вновь заболевшими настоятельницей и сестрой Кларой, недуг которых заключается в одержимости злыми духами, они до сего дня занимались изгнанием последних по поручению епископа Пуатье, а поскольку срок, данный им на выполнение этого поручения, еще не истек, они будут продолжать свое дело, сколько и когда сочтут нужным; впрочем, продолжали Миньон и Барре, они сообщили этому достойнейшему прелату, что он может приехать сам или послать кого-либо, дабы официально подтвердить факт одержимости, которую люди светские и недоверчивые склонны считать обманом и иллюзией, принижая тем самым славу католической веры и самого Господа. Тем не менее они не могут помешать бальи и другим чиновникам, равно как врачам, посетить монахинь, пока не пришел ответ от епископа, которого они ждут завтра; монахини впустят их, если захотят, но сами они выражают свой протест, не признавая за бальи права быть судьей в вопросах, являющихся предметом ведения духовного суда, и запрещать им выполнять распоряжения вышестоящих иерархов.
Письмоводитель передал этот ответ бальи, и тот решил дождаться либо приезда епископа, либо новых его распоряжений и отложил посещение монастыря до следующего дня. И вот наступило утро, но ни о самом епископе, ни о его посланце ничего не было слышно. Бальи отправился в монастырь, однако внутрь его не пустили; он терпеливо подождал до полудня и, видя, что из Диссе никто так и не появился, дал ход второй жалобе Грандье, в которой тот просил, чтобы Барре и Миньону было запрещено допрашивать настоятельницу и прочих монахинь в целях очернить Грандье или кого-либо еще. В тот же день этот приказ был доведен до сведения Барре и одной из монахинь, которой было поручено передать его остальным. Барре, ничуть не смутившись, продолжал твердить, что бальи не имеет права запретить ему выполнять волю своего епископа, и заявил, что отныне станет изгонять дьявола лишь в присутствии духовных особ, не прибегая к помощи невежд, которые своим неверием и нетерпеливостью постоянно нарушают торжественность, необходимую для процедуры такого рода. День близился к концу; в Луден не приехал ни епископ, ни его посланец, и вечером Грандье обратился к бальи с новым прошением. Тот немедленно вызвал своих подчиненных, а также королевских чиновников, чтобы ознакомить их с прошением, однако последние прийти отказались, заявив, что ни в чем Грандье не обвиняют, однако считают монахинь действительно одержимыми: их убедили в этом свидетельства благочестивых священнослужителей, присутствовавших при изгнании бесов. |
