Остаюсь преданный Вам, Ваш сын.

Во время пребывания Грандье в цитадели Анже число бесноватых чудесным образом увеличилось: теперь дьяволы вселились, кроме настоятельницы и сестры Клары, еще в семерых монахинь, которые были разделены на три группы.

Настоятельница, Луиза дез Анж и Анна де Сент-Аньес были помещены в дом г-на Делавиля, адвоката и консультанта монахинь; сестра Клара и Екатерина де ла Презентасьон — в дом каноника Мора, а Елизавета де ла Круа, Моника де Сент-Март, Жанна дю Сент-Эспри и Серафима Арше — в еще один дом.

За ними наблюдала жена Муссана, приходившаяся сестрой Мемену де Сийи, родственница и союзница двух главных недругов обвиняемого, которая узнавала о нем все, что нужно, от жены Бонтана, — такова была «изоляция» одержимых.

Врачи были подобраны не менее пристрастно: вместо того чтобы пригласить самых знающих медиков из Анже, Тура, Пуатье или Сомюра, для наблюдения за бесноватыми созвали невежественных лекарей из маленьких городов; один из них, к примеру, не имел ни степени, ни диплома и был вынужден поэтому покинуть Сомюр, другой проработал десять лет приказчиком в лавочке, после чего выбрал более прибыльную профессию знахаря.

Впрочем, аптекарь и хирург были назначены тоже не из самых знающих: аптекарь по имени Адан приходился двоюродным братом Миньону и на первом процессе давал свидетельские показания против Грандье; за то, что при этом он запятнал честь некой луденской девушки, парламент приговорил его к публичному покаянию. И хотя, а быть может, именно потому, что все в городе знали о его ненависти к Грандье, ему было поручено приготовление лекарств, и никто при этом не проверял, как он соблюдает дозировку и не дает ли бесноватым вместо успокаивающего средства возбуждающие, способные в самом деле вызвать судороги. С хирургом дело обстояло еще хуже: это был Манури, племянник Мемена де Сийи и брат одной из монахинь, тот самый, что все время возражал против изоляции одержимых, которой добивался Грандье. Напрасно мать и брат обвиняемого писали прошения, в которых требовали отвода врачей из-за их некомпетентности, а хирурга и аптекаря — из-за ненависти к Грандье; они не могли даже за собственные деньги получить копии своих жалоб, хотя брались доказать с помощью свидетелей, что однажды Адан по невежеству прописал больному crocus metallorun вместо crocus martis, что явилось причиной его смерти. Короче говоря, гибель Грандье была предрешена; бесстыдство его судей дошло до того, что они и не пытались хоть как-то замаскировать гнусные меры, к которым прибегали.

Дознание продвигалось весьма бойко. Поскольку первой из неизбежных формальностей была очная ставка, Грандье написал прошение, в котором поведал о случае со святым Анастасием. На Тирском соборе этому святому было предъявлено обвинение некой распутницы, которую он в глаза не видел, и когда она вошла в зал, чтобы повторить свое обвинение публично, священник по имени Тимофей встал и, представившись Анастасием, заговорил с нею. Она ему ответила, после чего всем стало ясно, что святой невиновен. И вот Грандье потребовал, чтобы несколько мужчин его роста и с таким же, как у него, цветом волос были одеты в точности, как он, и показаны монахиням; кюре был уверен, что поскольку он их никогда не видел и одержимые тоже, скорее всего, его не встречали, то они его не узнают, хотя утверждают, что сносились с ним непосредственно. Просьба его была справедливой и настолько опасной, что на нее даже не ответили.

Между тем епископ Пуатье, одержавший победу над архиепископом Бордосским, который был бессилен перед приказом кардинала-герцога, отозвал назначенных им отца Эске и отца Го и заменил их своим богословом, находившимся в свое время в числе судей, вынесших Грандье первый приговор, и монахом-францисканцем отцом Лактансом.