Невозможно описать словами, что тут началось: взору и слуху явилась такая ярость, какой нельзя было даже вообразить, и ничей разум, если только он не привык к зловещим сценам жертвоприношений дьяволу, не в силах был удержаться от изумления и ужаса перед происходящим. Среди всего этого один Грандье оставался самим собою: невозмутимо стоял он, глядя на творившиеся чудеса, и пел гимны Господу вместе с теми, кто, как и он, были уверены, что их охраняет сонм ангелов, и когда один из дьяволов крикнул, что Вельзевул находится между Грандье и отцом капуцином Транкилем, и Грандье, обратившись к демону сказал ему: «Obmutescas!», то есть: «Замолчи!» — указанный дьявол начал клясться, что это пароль, но он обязан сказать все, поскольку Бог несравненно сильнее всей преисподней. Тут все демоны бросились к Грандье, желая оставить на нем отметины, или растерзать его, или задушить, хотя он является их повелителем, но тот заявил, что он им не повелитель, не слуга и что слова демонов еще не говорят о его власти над ними и сам вызвался задушить дьявола, но тут монахини пришли в неистовство и стали швырять свои туфли ему в голову. «Что-то эти дьяволы непохожи на настоящих», — заявил с улыбкой Грандье. В конце концов всеобщее исступление и ярость достигли такой степени, что без помощи и защиты людей, находившихся на хорах, виновнику сего спектакля пришлось бы непременно расстаться с жизнью; его заставили выйти из церкви и избавили тем самым от ярости тех, кто ему угрожал. Около шести вечера он был препровожден в свою тюрьму, а остаток дня был посвящен избавлению несчастных монахинь от овладевших ими дьяволов, что далось, отнюдь не без труда».

Далеко не все судили одержимых с такой же снисходительностью, как автор этого рассказа: в их воплях и корчах многие видели позорную и святотатственную оргию мести; в городе пошли столь противоречивые разговоры о происшедшем, что на следующий день 2 июля, на всех углах и перекрестках был развешен и провозглашен следующий приказ:

«Категорически воспрещается всем лицам, какого бы звания и сословия они ни были, злословить или говорить что-либо против монахинь и других жителей Лудена, в коих вселился злой дух, равно как и против тех, кто изгонял из них бесов или споспешествовал изгнанию; это запрещается делать как в тех местах, где оно происходило, так и в прочих под страхом штрафа в десять тысяч ливров, а в надлежащих случаях — штрафа на большую сумму и телесного наказания, и дабы никто не ссылался на неведение, настоящий приказ должен быть сегодня прочитан во время проповеди во всех приходских церквях города и вывешен на их дверях, а также везде, где потребуется.

Луден, июля 2 дня 1634 года».

Приказ оказал весьма сильное влияние на жителей Лудена, и, начиная с этого дня, они если и не поверили в одержимость монахинь, то, во всяком случае, уже не осмеливались говорить вслух о своем неверии. Однако, к позору судей, на сей раз их подвели сами монахини: на следующий день после описанной нами гнусной сцены, в тот миг, когда отец Лактанс начал изгонять демонов из сестры Клары в замковой церкви, она встала вся в слезах и, повернувшись к зрителям, чтобы всем было слышно, призвала небеса в свидетели, что на этот раз будет говорить правду, и призналась, что все, что в течение двух недель она показывала против несчастного Грандье, было клеветой и наговором, которые она делала по наущению францисканца, кармелитов и Миньона. Однако отец Лактанс, ничуть не смутившись, ответил, что все ее слова — не что иное, как уловка демонов, желающих спасти своего повелителя Грандье. Тогда монахиня, громко взывая к г-ну де Лобардемону и епископу Пуатье, стала умолять их, чтобы ее отделили от других и избавили от священнослужителей, которые погубили ее душу, заставив свидетельствовать против невиновного, однако оба представителя власти лишь посмеялись этой хитрости дьявола и велели немедленно отвести ее в дом, где она пребывала и ранее.