Эта жалоба, несмотря на всю свою справедливость и достоинство, не тронула судей, и утром 18 августа в монастыре кармелитов был оглашен следующий приговор:

«Объявляем Юрбена Грандье заподозренным и уличенным в колдовстве, порче и бесновании, насланном им на монахинь-урсулинок и мирянок города Лудена; за эти и другие, последовавшие за названными преступления упомянутый Грандье приговаривается к публичному покаянию с обнаженной головой, веревкой на шее и с горящим факелом весом два фунта в руке перед главным входом в церковь святого Петра, а также в церковь святой Урсулы, где он, коленопреклоненный, должен испросить прощения у Господа, короля и правосудия, после чего его надлежит препроводить на площадь перед церковью Святого Креста, привязать к столбу на костре, сложенном там для этой цели, и сжечь живьем вместе с договорами и магическими символами, находящимися в судебной канцелярии, а также с сочиненной им рукописью трактата против безбрачия священников, после чего развеять его пепел по ветру. Объявляем, что все его имущество, предварительно оцененное в сто пятьдесят ливров, конфискуется королем с целью приобретения на указанную сумму медной доски, на которой будут выгравированы выдержки из настоящего приговора и которая будет вывешена на видном месте на веки вечные в означенной церкви святой Урсулы, а перед исполнением настоящего приговора означенного Грандье как главу его сообщников надлежит подвергнуть пытке обычной и чрезвычайной.

Сообщено в Лудене означенному Грандье августа 18 дня 1634 года».

Утром того дня, когда был оглашен приговор, г-н де Лобардемон велел задержать, хотя тот был готов повиноваться добровольно, хирурга Франсуа Фурно и доставить его в тюрьму к Грандье. Подойдя к комнате, в которой тот находился, врач услышал голос обвиняемого:

— Что ты хочешь от меня, гнусный палач? Ты явился, чтобы меня убить? Мало страданий ты причинил моему телу? Что ж, давай, я готов к смерти.

Войдя, Фурно понял, что слова эти адресованы хирургу Манури.

Один из стражников прево, которого г-н де Лобардемон велел именовать королевским стражником, увидев вошедшего, тут же приказал ему побрить Грандье, чтобы освободить его голову, лицо и прочие части тела от всех волос: с колдунами всегда поступали таким образом, желая лишить дьявола места, где он мог бы спрятаться, поскольку в те времена считалось, что в противном случае нечистый может сделать человека нечувствительным к пыткам. Юрбен тут же понял, что приговор оглашен и он приговорен.

Поздоровавшись с Грандье, Фурно принялся делать то, что ему было приказано, но один из судей заявил, что побрить осужденного недостаточно — нужно также вырвать ему ногти, дабы дьявол не смог спрятаться под каким-нибудь из них. Взглянув на судью с выражением невыразимого сострадания, Грандье протянул Фурно руки, но тот, оттолкнув их легонько, сказал, что делать этого не станет, даже если получит приказ самого кардинала-герцога, и попросил его извинить, если он причинит ему боль во время бритья. При этих словах Грандье, уже давно привыкший к бесчеловечности окружающих, повернулся к хирургу и со слезами на глазах спросил:

— Стало быть, вы единственный, кто сжалился надо мною?

— Ах, сударь, — отвечал тот, — остальных вы просто не видите.

Хирург выбрил ему все тело, но обнаружил только два родимых пятна, о которых мы упоминали, — одно на спине, другое на бедре; в этих местах кожа была очень чувствительна, так как еще не зажили раны, нанесенные Манури. Когда Фурно в этом удостоверился, Грандье дали одежду, но не его собственную, а какие-то лохмотья, явно снятые с предыдущей жертвы.

Затем, хотя приговор был вынесен в кармелитском монастыре, Грандье был доставлен в сопровождении великого прево с двумя стражниками, прево Лудена с его помощником и прево Шарона в закрытой карете в городскую ратушу, где, кроме судей, собрались знатные дамы, включая и г-жу де Лобардемон, которым было любопытно присутствовать при оглашении приговора; что же до Лобардемона, то он занимал место писца, а тот стоял перед ним; улицы близ ратуши были запружены стражниками и солдатами.