Когда палач стал вбивать восьмой клин, из ран выступил костный мозг; продолжать пытку было невозможно, так как ноги истязуемого стали плоскими, как доски, между которыми они были зажаты, и к тому же отец Лактанс уже чуть не падал от усталости.

Юрбена Грандье отвязали и положили на пол; сияя полными боли глазами, он начал вторую молитву, подлинную молитву мученика, полную восторга и веры, но едва он ее закончил, как силы оставили его и он в четвертый раз потерял сознание. Превотальный судья влил ему в рот немного вина, и, очнувшись, Грандье стал каяться, еще раз отрекаясь от сатаны, его сует и дел и вручая свою душу Господу.

Тут в пыточную комнату вошли четверо и стали освобождать от досок ноги Грандье, которые были совершенно размозжены и бессильно упали, держась на одних сухожилиях; затем его перенесли в комнату для заседаний и положили у огня на солому.

Там в углу у камина сидел монах-августинец, которого Грандье попросил быть его исповедником, но Лобардемон на это не согласился и предложил ему подписать еще один документ, однако Грандье отказался и добавил:

— Если я ничего не подписал, чтобы избежать пытки, то теперь не подпишу тем более — ведь мне осталось лишь умереть.

— Это так, — ответил Лобардемон, — но смерть твоя будет такой, какою мы ее сделаем — быстрой или медленной, тихой или жестокой, так что лучше подпиши!

Грандье отрицательно покачал головой и оттолкнул бумагу, тогда Лобардемон, впав в ярость, велел позвать выбранных им для Юрбена исповедников — отцов Транкиля и Клода. Они вошли и собрались было начать, но Грандье, узнав в них своих палачей, заявил, что четыре дня назад он исповедался у отца Грийо и с тех пор не совершил ни одного греха, который может сгубить его душу. Монахи стали обзывать его еретиком и нечестивцем, однако ничто не смогло заставить Грандье исповедаться у них.

В четыре часа за ним пришли подручные палача, положили его на носилки и понесли; в дверях им встретился уголовный судья Орлеана, который хотел еще раз попробовать убедить Грандье сознаться в преступлениях, но тот проговорил:

— Увы, сударь, я все сказал, и совесть моя чиста.

— Не угодно ли вам, чтобы я помолился за вас? — спросил судья.

— Вы меня весьма этим обяжете, — отозвался Грандье, — я даже прошу вас об этом.

Тогда ему дали в руку факел, который он поцеловал, когда его выносили из ратуши; Грандье смотрел на окружающих скромно и твердо и попросил тех, кто его знает, помолиться за него.

С порога ратуши был зачитан приговор, после чего несчастного положили на тележку и отвезли к церкви святого Петра. Там Лобардемон велел спустить его на землю; кюре столкнули с тележки, и он упал сперва на колени, потом на живот и остался так лежать, терпеливо ожидая, пока его поднимут. Его отнесли на паперть, где приговор был зачитан еще раз. Едва письмоводитель, читавший его, замолчал, как исповедник Грандье, отец Грийо, которого четыре дня не пускали к осужденному, пробился сквозь толпу и, бросившись к кюре, обнял его со слезами на глазах, не в силах вымолвить ни слова. Через несколько секунд он собрался с силами и проговорил:

— Сударь, помните, что Господь наш Иисус Христос вознесся к своему Отцу после мук, принятых на кресте. Вы человек разумный, так что мужайтесь. Я принес вам благословение от вашей матушки, мы с нею молимся, чтобы Господь был к вам милостив и принял вас к себе в рай.

Эти слова придали Грандье силы: обратив к небу искаженное страданиями лицо, он сотворил короткую молитву и, повернувшись к достойному кордельеру, проговорил:

— Будьте моей матери сыном, молитесь за меня Богу и поручите душу мою молитвам всех наших добрых монахов. Я ухожу из жизни утешенный, что умираю невинным, и надеюсь, что Господь снизойдет ко мне и примет меня в рай.