-  Марш в погреб, несите, что я велела, - кончила разборку матушка и отправила дочерей заниматься хозяйскими делами.

    На какое-то время мы остались вдвоем. У нее сразу же поменялось настроение. Вернее будет сказать, она как-то притихла и больше не смотрела на меня так плотоядно как раньше. Я продолжал стоять и безо всякого умысла прошел несколько шагов по избе. Матушку это явно испугало, и она, будто невзначай, отодвинулась от меня подальше. На счастье уже возвращались дочери, и она успокоилась.

    Скоро все уселись за стол. Хозяйка налила водку мне одному, а себе и дочерям кваса. Меня такой расклад не устраивал.

    За рюмкой легче было найти общий язык и выпытать, наконец, здешние тайны.

    -  Я один пить не буду, - твердо заявил я, отодвигая от себя стакан толстого мутного стекла. - Или все пьем курное вино, или все квас!

    -  Так разве можно женщинам такое крепкое вино пить, как бы люди чего плохого не подумали! - без особой уверенности в голосе, сказала попадья.

    -  Здесь чужих людей нет, к тому же мы выпьем совсем понемножку.

    -  Ну, только если язычком попробовать, - сдалась она. - А дочкам как, тоже наливать?

    -  Конечно, наливай! - обрадовался я. - Девушки они крепкие, здоровые, им от вина только польза будет!

    -  Ладно, коли так. Ну-ка Марья беги за стаканами, а ты Дашка принеси-ка еще капустки кислой.

    Так начался наш скромный праздник. Через час времени, о скромности и умеренности все как-то забыли. Селянки с места в карьер погнали лошадей, но оказались женщинами крепкими и сколько не пили, выглядели вполне трезвыми, только что разрумянились. До песен у нас еще не дошло, но соленые шутки и двусмысленности уже легко слетали с нежных уст.

    Постепенно главной темой обсуждения стали мои подштанники. Конечно, не как элемент мужского гардероба, а исключительно из соображений тонкости шелковой ткани, из которой были пошиты. До такой роскоши, как носить шелковое белье на Руси еще не додумались. К тому же прекрасный пол в эти дикие времена к радости мужчин, обходился и без него.

    Спиртное, между тем, медленно, но верно делало свое гнусное дело, и наши посиделки начали напоминать бессмертные новеллы Джованни Боккаччо. Сначала, с трудом преодолевая скромность и девичью застенчивость, дамы по очереди начали пробовать ткань на ощупь. Понятно, что шелковые наряды семейству сельского священника были недоступны и такого восхитительного качества материю они видели впервые, но беда была в том, что она была надета на мне, и безнаказанно чувствовать, как девичьи ручки скользят по бедрам, было нелегко.

    Причем если откровенное любопытство девушек еще можно было списать на наивное неведенье, то сама попадья, все-таки имевшая какой-то жизненный опыт, явно злоупотребляла моим терпением. Все-таки я был не только божьим человеком, но и мужчиной!

    Дальше - больше. Вопрос уже ставился прямо, дамы вознамерились завладеть моими замечательными подштанниками. Когда они меня достали прозрачными намеками, я прямо сказал, что максимум, на что могу пойти, дать им их померять. Причем только в своем присутствии, чтобы впоследствии не остаться совершенно голым.

    Сначала такое предложение было с негодованием отвергнуто, но постепенно категоричные взгляды смягчались и дочки насели на мать с уговорами.

    -  Как вам не стыдно мужское платье мерить! - сердито отвечала им она. - Что о вас божий человек подумает!

    -  Матушка, - подъезжала к ней младшая, по имени Дарья, - так он же сам предложил, а больше никто ведь не узнает! А если хочется, значит можется! Ну, матушка, ну, хорошая, мы быстренько только по разику наденем и снимем! - уговаривала коварная дочь, подливая матери в стакан.