Подошел еще один участник действия. Он посмотрел на меня сверху вниз припухшими будто со сна глазами.

    -  Здоровый, - оценил он мое распростертое тело, - надо бы от греха подальше, забить в колодки.

    -  Харитон не велел, - равнодушно откликнулся возница. - Мне что больше всех надо?

    Мужики подхватили меня, один под мышки, второй за ноги и с натугой перевалили через борт повозки. Я расслабил тело, безжизненно запрокидывал голову, обвисал руками, словом, как мог правдоподобно, симулировал бессознательное состояние.

    -  Тяжелый, анафема, - отдуваясь, пожаловался женоподобный возница, - всю дорогу ко мне приставал, сразу видно дурак дураком, даже не понял куда попал.

    Они небрежно опустили меня на траву и теперь, отдыхая от натуги, мирно беседовали.

    -  Где его словили? - поинтересовался тот, которого возница называл Кузьмой.

    -  На дороге, Пантелей повалил. Ловок он, собака, за два дня, считай, с десяток беглых поймал.

    -  Этот тоже беглый? Что-то он на крестьянина не похож.

    -  Кто их разберет, которые беглые, которые просто бродяги, - небрежно ответил рябой возчик.

    Когда я услышал разговор и понял, что попал к этим людям случайно, как беглый крестьянин, у меня сразу отлегло от сердца. Отбиться от боярских наймитов было значительно сложнее, чем от доморощенных стражников, водворяющих крепостных крестьян их владельцам. Однако показывать, что ко мне вернулось сознание, все-таки не спешил, продолжал неподвижно лежать на земле.

    Дальше мужики повели разговор о своем. Сначала я ничего не понимал, речью они владели плохо, говорили косноязычно и употребляли слишком много слов, не имеющих отношения к делу, так что смысл разговора для непосвященного человека терялся. К тому же мне было не до подслушивания пустопорожней болтовни. Голова раскалывалась от пульсирующей боли, все в ней ощущалось каким-то зыбким, студенисто-трясущимся и страшно было представить, что когда-то придется вставать, делать усилия, что-то предпринимать.

    К счастью меня больше не беспокоили и боль постепенно начала тупеть, становиться не такой резкой, и окружающее начало постепенно приобретать свои исконные формы. Я уже сквозь прикрытые веки смог рассмотреть старую пожухлую траву возле лица, увидел черного с зеленоватым отливом жука, пробиравшегося через частокол стебельков. Жук шевелил длинными усами, перебирал лапками, останавливался, думал о чем-то и вновь бросался на штурм непроходимых джунглей.

    -  …Много их попусту мрет, - пробились в сознание слова Кузьмы, - зря он так бьет, нужно бы по-другому, эх, грехи наши тяжкие, вот ты Пронька, что бы стал, кабы твоя воля?

    -  А я что, мое дело маленькое, конечно, не всякий такой, да, - возчик помолчал, потом договорил, - лучше татарам продавать. А этот видно не жилец, гляди, как Пантелей постарался, у него вся башка в крови. Может, что и осталось? Не пропадать добру.

    -  Толку чуть, Пантелей своего не упустит, и смотреть нечего, - ответил Кузьма.

    Разговор можно было перевести следующим образом. Какой-то Пантелей, видимо один из всадников, которых я встретил, разбил мне голову. Теперь мужики советуются, обыскивать меня или нет. Делать им этого не хочется, лень, к тому же они уверены, что все ценное уже забрал тот самый Пантелей.

    Я вспомнил, что когда передавал на хранение одному, по моему мнению, приличному парню, похищенную казну заговорщиков, оставил себе на расходы пару пригоршней монет. Скорее всего, их украли те двое, что оглушили меня на дороге.