— Давно скрываетесь? — снова спросил Заремба.

— Год…

— Год?! — переспросил Богдан. — И все время тут?

Чапкис кивнул. Была в его позе, в безвольных движениях, в голосе такая безнадежность, точно человек давно уже отрекся от всего живого, но живет потому, что искра жизни все еще тлеет в истощенном организме.

Богдан ужаснулся. Год в сырой, вонючей пещере, где можно стоять, лишь согнувшись… Год без света, чистой воды, воздуха, тепла…

— А как же с продуктами?

— Там, — мужчина показал вверх, — осталась подруга Цили. Она, когда удается, спускает нам немного еды…

Заремба посмотрел на пустой мешочек.

— Когда вы ели в последний раз?

— Два дня назад, — ответил Чапкис. — Должно быть, у Зои, — снова показал вверх, — ничего не нашлось.

Шкурат уже развязывал мешок. Вынул хлеб и сало, разделил на дольки головку чеснока.

— Ешьте, дорогие мои, — положил все на большой ящик. — Ешьте, не бойтесь.

Мужчина пододвинул дары незнакомцев жене. Горькая гримаса пробежала по его лицу, когда увидел, как жадно набросилась она на пищу. Сам, уставившись в стену, жевал лениво, казалось, даже неохотно. Заремба налил ему немного спирта. Поморщившись, тот выпил.

— Вообще-то я не пью, — виновато сказал он, — но ради такого случая. Спасибо вам за все, пребольшое спасибо…

Потом Чапкис рассказал, как год назад, когда начались массовые расстрелы евреев, он попытался организовать в гетто сопротивление. Но руководители общины стали обвинять его в провокации. Каждую минуту его могли выдать. Пришлось бежать. Сначала думали пробраться по канализационной системе за город, но ничего не получилось. Пришлось отсиживаться здесь, рассчитывая на помощь Зои…

— И что же вы тут делали? — вырвалось у Богдана.

Чапкис пожал плечами.

— Прятались, — сказал безразлично. — Циля еще обучала меня испанскому. Она ведь окончила университет…

— И не пробовали даже выйти наверх? — спросил с невольной резкостью Богдан.

— По ночам я изредка рискую ненадолго выходить. Жена очень боится за меня…

— И медленно умираете в этой грязной дыре! — снова воскликнул Богдан.

— Извините меня, — вмешалась женщина, — но ведь там у нас нет ни капли надежды. А тут можно выжить.

Богдан от волнения вскочил и больно ударился головой.

— Так тебе и надо, — засмеялся Евген Степа­нович. — Не горячись!

Он положил руку на худое колено Чапкиса и сказал:

— Помирать очень просто. Для этого не нужно ни большого ума, ни силы воли. А ежели, скажем, предложим вам другой вариант? Хотите, мы переправим вас в партизанский отряд?

— В лес! — поднял голову Чапкис. Глаза его заблестели. — Я сплю и вижу во сне лес! Зеленая трава, цветы, пахнет сосной… И белые облака на синем небе… Мы уже год не видели солнца…

Заремба подозвал Шкурата.

— Дайте-ка вашу бумажку. — И развернул ее перед Чапкисом. — Это приблизительный план канализационной сети. Пунктиром обозначена территория военных складов. Вы знаете, где они?

Чапкис кивнул, а потом спросил:

— Вам надо выйти к складам? Туда есть один лишь выход, остальные завалены. Вы спросите, почему уцелел этот ход? Фашисты его просто не заметили. Вот здесь, — Чапкис ткнул пальцем в чертеж, — около нефтехранилища, стоял когда-то сарай или дом. Его разрушили, и битый кирпич завалил крышку люка. Потом все заросло бурьяном.

— Откуда вы это знаете? — удивился Заремба.

— Раньше я был более любопытным, чем сейчас, — горько усмехнулся Чапкис.