В гнетущей тишине звонко тикали на руке часы. Богдан под­нес циферблат к самым глазам — пошла уже десятая минута с того момента, как он расстался с Зарембой. “Пора бы уже…” — подумал Богдан.

Прошло еще несколько минут. Вдруг Богдана потрясла мысль, что сигнал давно уже был, но он не заметил его. От этой мысли его бросило в озноб. Он решил: если сейчас там раздастся взрыв, он подожжет шнур у самого капсюля… Но взрыва не бы­ло. Снова посмотрел на часы. Прошло уже двадцать минут. Не­уже­ли что-нибудь случилось?..

Богдан не знал, что предпринять. Решил ждать еще три ми­нуты, а когда они миновали, добавил еще три… Наконец, окон­чательно изнервничавшись, он уже решил больше не ждать, но в этот миг одна за другой мелькнули две робкие полоски све­та. Накрыв полой ватника зажигалку, Богдан зажег шнур и ко­рот­кими перебежками бросился к люку: теперь все равно, пус­кай замечают! Конечно, его заметили. Не успел он добежать к своим, как длинная автоматная очередь разорвала тишину и пули пропели над головой.

— Ложись, дурень! — услышал Богдан голос Зарембы. Но пьянящая радость кружила голову. Богдан встал во весь рост, погрозил кулаками в сторону цистерн и что-то громко крикнул.

Снова затрещали автоматы. Богдан бросился к люку. Оттуда торчала голова Зарембы.

— Давай, бешеный! — крикнул он.

Спускаясь, бросил последний взгляд на склады. Темное небо покрылось красным заревом…

Когда достигли “базы”, как окрестил Заремба пещеру Чапкиса, шел уже шестой час утра. Решили пока отсиживаться здесь. Сейчас гестаповцы и полицаи рыщут по всему городу. Лучше выйти между седьмым и восьмым часом вечера, когда стемнеет и можно будет успеть добраться домой до наступления комендантского часа.

Улеглись спать. Богдан долго ворочался с боку на бок. Евген Степанович толкнул его кулаком.

— Спи!

— Между прочим, — прошептал Богдан, — почему вы так задержались тогда возле складов?

— Я решил взорвать средний, чтобы от него загорелись и другие. Пристроился в углу под крыльцом, а тут вышли двое. Стоят и курят. Минут десять стояли.

    — А-а… Понятно… — сказал Богдан, повернулся и тут же уснул.

…Натянув чистый плащ, Богдан приподнял крышку люка и вы­глянул на улицу. Темно, лишь снег поблескивает в лунном си­я­нии. Бесшумно отодвинул крышку, еще раз внимательно посмотрел во­круг. Тишина, ни одной живой души.

— Кажется, все в порядке! — шепнул он товарищам и вы­брался из люка.

Но неожиданно что-то мелькнуло в садике напро­тив. Ог­ля­нул­ся и заметил немца в каске, прятавшегося между деревьями. Бог­дан упал на снег, хватаясь за пистолет. В саду затрещали автоматы.

— Бегите! — крикнул в люк. — Я их задержу!

Мысль о бегстве вместе с Зарембой и Ароном он сразу же от­бро­сил, так как понимал, что фашисты успеют забросать их гра­на­та­ми. Взял на мушку бежавшего на него эсэсовца и выстрелил. Тот упал. Та же участь постигла другого. Эсэсовцы спрятались под забо­ром, усилив пальбу.

— Испугались, гады! — обрадовался.

Осторожно поднялся на локтях, чтобы осмотреться и по­пы­таться отступить. Но пули подняли фонтанчики снега почти перед гла­зами. Черные фигуры мелькали все ближе. Положив пистолет на ле­вую руку, Богдан стрелял, пока не кончились патроны. Поднялся и ударил рукояткой первого… Потом зазвенело в голове. Казалось, снова увидел небо в красном зареве — и темнота…

Петро почтительно поцеловал пальцы губернаторши и произнес патетически:

— В этот торжественный день я желаю вам цвести еще много и много лет на радость всем поклон­никам.