От чего она убегала, она и не знала. Только не от Рэнни. И не от себя. Что-то было не так, ужасно не так внутри ее. Ей хотелось зарыдать, но она не могла. Хотелось закричать от боли, но крик не получался. Может быть, все эти нелепицы о южном климате не так уж нелепы. Ведь что-то в ее сердце и разуме заставляло чувствовать то, что она не должна была чувствовать, думать то, что она не должна была думать, хотеть того, чего она не должна была хотеть. Ей казалось, что она пересилила все это, но она ошиблась. Теперь это было еще очевиднее.

Летти уже почти добежала до задней лестницы, когда услышала быстрые и мягкие шаги. Как безумная, она подхватила подол и прыжками бросилась наверх, взлетела по лестнице и пустилась по веранде.

Он догнал ее только внутри, в темном холле. Рэнни схватил ее за руку и повернул к себе. Летти споткнулась, ноги у нее подкосились, она упала на него, ударив своей длинной косой по обнаженным плечам, как кнутом. Его рука сомкнулась вокруг нее. Летти стояла в его объятиях, грудь ее вздымалась, дыхание было прерывистым. Каждым своим нервом она ощущала, что на ней ничего нет, кроме ночной рубашки и халата, а мягкие округлости ее тела касаются его твердых мышц.

— Что случилось, мисс Летти?

Эта нежная заботливость лишила ее контроля над собой. Из груди вырвался мучительный стон, она прильнула к нему, приподнявшись на цыпочки, сплела руки у него на шее. Чувство спокойствия и безопасности, охватившее ее, было ложным, обманчивым, но в данный момент этого было достаточно.

Рэнсом прижал ее к себе и чувствовал, как Летти сотрясает дрожь, словно натянутую скрипичную струну. В каком отчаянии она сжала руки у него на шее! Он гладил ее спутавшиеся волосы, бормотал неизвестно что и мысленно ругал себя, войны, политиков. Он был близко, так близко, что мог подхватить ее, унести в свою постель, любить ее там. И пусть она гадает, кто он и что он. Но у него не хватило смелости. Не потому, что он боялся, что она догадается. Рэнсом не мог и мысли допустить, что она его возненавидит.

Она была очень чувствительной, его страстная скромница. И он подумал, что ненависть ее, может быть, вынести легче, чем то сострадательное расположение — он бы не назвал это любовью, — которое она испытывала к Рэнни. Рэнсом почти хотел, чтобы она обо всем догадалась. Было время, когда он решил, что она все раскрыла. Но он был настолько охвачен паникой и не когда думать ни о чем, кроме как запутать следы и выкрутиться. Это случилось слишком рано. Сейчас, если бы она его спросила, если бы, ей захотелось испытать его, он нашел бы в себе силы решиться и раскрыть все.

Рэнсом склонил голову, коснулся ее лба губами, легко поцеловал ее висок, щеку. Она приподняла подбородок и подставила ему губы. Ее пыл был таким восхитительным и многообещающим, что он невольно сжал руки.

Поцелуй стал глубже. Их языки сплелись, сталкиваясь и играя. Бесподобно и мучительно для их напряженных чувств. Он повторял ее движения, нажимал там, где ее нажим ослабевал, касался языком ее зубов. Очарованный ее сладостностью и прелестной нежностью подчинения, Рэнсом позабыл, кто он и что он должен делать. Пока не почувствовал солоноватые капли ее слез. Нежно и не спеша он закончил целовать ее, коснувшись уголков рта, лизнув наиболее чувственное место великолепной и щедрой дуги ее губ. Он поискал в своей памяти мягкие повышенные тона голоса Рэнни и нашел их.

— А можете ли вы научить меня еще чему-нибудь?

Летти не засмеялась. Она смотрела на него в оцепенении, плохо понимая, что он сказал, и не сознавая, что по лицу ее льются горячие слезы. Его пульсирующее горячее и жесткое возбуждение занимало ее чувства и разум. Это она сделала с ним, заставив его желать то, что он не может получить. Она навлекла на него мучения страсти, которые не так легко контролировать.