— Я знаю.

— Надо позвать тетушку Эм.

— Нет. А вы идите в дом.

— Что? Нет! Нам же надо что-то сделать.

— Я сделаю.

— Вы не сможете!

— Не говорите глупости. Я смогу. — Он сдвинулся, и в лунном свете блеснули вороненой сталью сдвоенные стволы ружья, которое у него было в руке.

— Вас подстрелят.

— Нет. Идите в дом.

— Я не могу отпустить вас одного. Я пойду с вами. На всем свете не было еще, подумал Рэнсом с печальным восхищением, более назойливой и несносной женщины. Опасно показывать ей, как он будет действовать в облике Рэнни. Но в равной степени опасно заставить ее вернуться в дом, куда ему очень хотелось ее отправить, используя силу мышц и свою волю. Кроме того, на уговоры нет времени, даже если он и смог бы привести веские доводы, используя ограниченный лексикон Рэнни. Никогда еще избранная им роль не создавала для него таких трудностей.

— Хорошо, — сказал он ничего не выражающим голосом. — Тогда пошли.

Летти очень хотелось все-таки позвать тетушку Эм. на-то знала, как управиться с Рэнни и со всей этой историей. Но так ли это? Ведь она могла разволноваться потерять свою рассудительность. В любом случае времени у них не было. Если она бросит Рэнни и побежит дом, он попадет в беду раньше, чем она сможет приведи его тетушку.

Что же он собирается делать? От этого вопроса в голове у Летти стучала кровь, пересыхало во рту, ноги плохо слушались, но она шла за ним. Она не могла припомнить, когда была так напугана или чувствовала себя такой беспомощной. Даже когда она первый раз столкнулась с Шипом, она так не боялась. Тогда опасность касалась только ее. Теперь же было иначе.

Рэнни двигался уверенно, тихо и удивительно быстро, у него было преимущество — он знал каждый сантиметр пути и он же сказал ей, что знает, что делать. И все же Летти не ожидала от него такой решительности. Поспеть а ним было трудно. Он обошел поселок и вышел с задней стороны к полуразвалившейся хижине через дорожку от хижины Мамы Тэсс. Казалось, он очень хочет, чтобы Летти отстала.

Они остановились в густой тени переплетения лианистого винограда и жимолости, вросшей в огромный старый куст цветущего жасмина. Его аромат был таким густым, что, смешиваясь с запахом жимолости, просто пьянил. Тетушка Эм не разрешала сажать жасмин у дома. Его запах напоминал ей о похоронах. Жасмин окружал их, тяжелый, колеблющийся, с бледно-желтыми увядающими цветами среди темно-зеленых листьев, распространяющими запах с привкусом смерти.

Летти отодвинула свисающую виноградную ветку и посмотрела, что происходит там, за дорожкой. Сначала она видела только движущиеся тени, свет факела и совершенно неуместные в данной ситуации цветы луноцвета, вьюнами которого было обвито сбоку крыльцо хижины Мамы Тэсс. Потом глаза ее привыкли к темноте, и дыхание перехватило в горле. Рядом с ней застыл Рэнни.

Брэдли выволокли из хижины и сорвали с него рубашку. На щеке блестела красная мокрая полоса. Мама Тэсс в длинной белой ночной рубашке стояла на коленях в дверях и умоляла их с отчаянием в голосе. Лайонел замер у нее за спиной, глаза его расширились от ужаса, а руки сжались в кулаки.

Негра столкнули со ступенек и швырнули к крыльцу, к одному из столбов, которые поддерживали крышу, и связали руки за спиной. Потом привязывавшие его отошли. Главарь всадников неторопливо вылез из седла. Он снял с седельной луки хлыст, длинный и черный, расходящийся на конце, пощелкал им по земле.

Человек, скрытый капюшоном, повысил голос. Он не был ни грубым, ни хриплым. Напротив, это был голос образованного человека, искаженный ненавистью, но спокойный и показался Летти знакомым.

— Это что-то вроде предупреждения. Ничего личного, вы понимаете. Нас всего лишь не устраивает, что вы выступаете рупором этих проклятых «саквояжников».