– Как давно... – выдавил из себя я. – В тех местах, где мне довелось побывать, я не встречал такого рояля, как этот.

Я сел за инструмент, помедлил, преодолевая волнение, и заиграл. Равель, Павана на смерть Инфанты. Только дойдя до середины, осознал, по какой-то случайности или в силу возникших ассоциаций я выбрал ту самую вещь, которую играл здесь в последнюю ночь перед похоронами матери, – ее любимое произведение.

Один раз я сбился с ритма, и он резко произнес:

– Продолжай, продолжай же!

Музыка овладела мной, бесконечно струясь, как вода среди камней. Магия любимой вещи. Я забыл, где нахожусь, забыл все, кроме музыки, и незаметно перешел на импровизации Шуберта.

Когда последняя нота замерла и я поднял глаза, он стоял у портрета, печально склонив голову.

– Ничто не пропало даром, Стаси, даже через столько лет. Она была бы рада.

– Я никогда бы не сделал концертной карьеры, ты же знаешь, – сказал я. – Думаю, ты и раньше все понимал, а она – нет.

– Разве нельзя матери мечтать об успехе своего сына? – Он вновь улыбнулся портрету. – Она всегда говорила, что у каждого в чем-то есть талант.

– А какой талант у тебя?

Слова вырвались у меня сами собой, до того как я сумел их остановить, и тут же пожалел об этом. Он резко повернул голову, нагнув подбородок, но взрыва не последовало. Достав новую сигару из серебряного ящичка, дед опустился в кресло-качалку у огня.

– Бренди нам обоим, Стаси. Похоже, ты пьешь. Потом поговорим.

Я подошел к деревянной горке на противоположной стороне комнаты, где на серебряном подносе стояли хрустальные стаканчики и графин.

– Прочитал о тебе, мальчик мой, пару лет назад.

– Ах да! – Я удивился, но старался не показать виду.

– Во французском журнале «Пари матч». Они напечатали статью о наемниках в Конго. Речь в основном шла о твоем друге, на снимке ты стоял прямо за ним. Там говорилось, что ты капитан.

– Так и есть.

Я аккуратно налил бренди, а он продолжал:

– Потом прочитал заметку в одной римской газете о том, как все бежали оттуда, поджав хвосты.

Мне не хотелось признавать поражение:

– Это случилось уже почти два года назад.

– Чем же ты занимаешься с тех пор?

– Так, кое-чем, то тем, то другим. – Я подошел к нему с двумя стаканчиками в руках. – Вообще-то я только что из тюрьмы. Египетский вариант – гораздо хуже, чем Уччиардоне в Палермо, или мафия больше не следит там за порядком?

Эбонитовая трость взметнулась, откинула полу моей куртки, открыв для обозрения «смит-и-вессон», висевший в кобуре на поясе.

– Что ж, Марко оказался прав, а я ему не поверил. Вот чем ты занимаешься, да? Сикарио – наемный убийца. Мой внук!

Довольно странно звучали гнев и отвращение в его устах, но тогда ни один настоящий мафиози не считал себя преступником. Винили обстоятельства, общество или нравы.

– Чем я хуже тебя? В чем твое превосходство? – усмехнулся я, подавая ему бренди.

– Когда мне приходится убивать, я делаю это в гневе. Человек умирает потому, что он борется против меня или против мафии.

– И ты считаешь такое оправдание достаточно серьезным?

Он пожал плечами.

– Полагаю, да. Так заведено. – Трость поднялась и коснулась моей груди. – Но ты, Стаси, зачем убиваешь ты? За деньги?

– Не просто за деньги, – усмехнулся я. – За большие деньги.