— Ну, старушка Божья, ты уж всегда что-нибудь выдумаешь такое… самое заурядное, — рассердилась на нее Пушкинская Татьяна, любившая все поэтичное, таинственное и выходящее из ряда вон. — Я утверждаю, что и в саду кости, и в подземелье. Я знаю, это кости казненных.
— Каких казненных?! — воскликнули разом мы все.
— Ах, господа! — заволновалась Татьяна, — тут ведь замок был, и жил в нем жестокий-прежестокий барон…
— Как Синяя Борода, — ввернула свое словцо подскочившая Додошка.
— Даурская, вы глупы! — рассердилась Елецкая. — Синяя борода — это сказка, а злодей, живший в замке, — быль. Я твердо верю в то, что все это правда. Он казнил своих врагов и бросал их трупы в подземелье. Я могу поклясться, чем хотите!
Глаза нервной девочки сверкали в полутьме дортуара. Щеки побледнели.
— А что, если ты все это врешь, душка? — огорошила ее снова Радя Карская, довольно-таки скептически относившаяся ко всем этим бредням.
— Сама ты врешь! — рассердилась Татьяна.
— А от кого ты все это слышала? — не унималась та.
— Конечно, ей все это во сне приснилось, — засмеялась креолка своим милым смехом.
— Ну, уж нет! — неожиданно вступилась я за рассказчицу, — такие вещи не снятся. И откуда же кости на последней аллее?
И тут же, охваченная назойливой мыслью, я продолжала с горячностью:
— Знаете, что я порешила: пойти в подземелье и узнать, что там такое.
— Не в подземелье, а в подвал. Называйте вещи их именами! — снова расхолодила наш пыл неумолимая Карская.
— Но только, месдамочки, и нагорит же нам, если попадемся! Фроська, как голодный волк, по всему институту рыщет, — предостерегала Малявка, нервно поеживаясь от страха.
— Вздор! Чепуха! Я беру все это на себя, — произнесла я с обычною мне горячностью. — Завтра, после обеда, когда m-lle Ген уйдет пить кофе в свою комнату, мы идем! Только кто готов спуститься со мной? Надо это решить сейчас, — и я вопрошающим взором обвела группу.
— Я!
— И я! — послышались голоса со всех сторон.
— И я! — произнес подле меня знакомый мне, тоненький, как у ребенка, голос. — Если вы пойдете, Воронская, возьмите и меня! Умирать, так вместе, зараз!
Передо мной стояла Черкешенка. Она успела расплести на ночь свои, отливающие синевой, черные косы и стояла теперь перед нами красивая и таинственная, с блестящими глазами, черными, как ночь.
— Ай, привидение! — закричала вдруг своим пронзительным голосом Додошка, отскакивая от двери.
— Додошка, как ты смеешь пугать! Это не привидение, a m-lle Ген.
Действительно, m-lle Ген вышла из своей комнаты, осведомилась, что здесь за шум, и велела ложиться спать.
Когда я уже почти засыпала, кто-то прыгнул ко мне на кровать.
— Воронская! Неужели вы способны верить в эту чушь и пойдете с ними?
Я с трудом открыла глаза, потому что меня страшно клонило ко сну.
— Ну, да, конечно, — проговорила я заплетающимся языком. — И что тут удивительного? — добавила чуть слышно.
— Удивительного нет ничего. Удивительно только то, что я идеализировала вас и считала, безусловно, выше всех, а вы такая же наивная дурочка, как они, — ясно отчеканивая каждое слово, проговорил голос Симы, отчетливо прозвенев в тишине дортуара.
— Ну и отлично! Оставьте меня в покое! — произнесла я сердито. |