— Ну и отлично! Оставьте меня в покое! — произнесла я сердито. — Дайте же мне спать, наконец, несносная гувернантка!

9 ноября

Весь день мы провели как бешеные: хохотали, дурачились без всякого удержу. Зина Бухарина, Татьяна Макарова и скептическая Карская, Додошка, Черкешенка и другие. И чем ближе подходил назначенный час, тем несноснее мы становились. Даже Черкешенка разошлась против своего обыкновения. Ее глаза беспокойно поблескивали, бледные щеки разгорелись.

— А вы трусите, кажется? Признавайтесь, Елена, — пошутила я.

— С вами я не боюсь ничего. С вами я куда угодно пойду! — горячо вырвалось из груди Черкешенки.

— Даже, несмотря на то, что я розы ваши под злую руку выкинула?

— Ах, Аида, не напоминайте мне про эти злосчастные розы. Это была глупость. И чем же я могла доказать вам мою любовь иначе? А полюбила я вас давно, с той самой минуты, помните, как вы, такая гордая, стояли среди девочек, а они кричали на вас за то, что вы шпионите. Вот тогда-то вы и взяли мое сердце. И потом, потом, правда, что у вас есть мачеха, Аида? — неожиданно спросила она.

— Да.

— А у меня есть отчим. Я очень несчастна. А глупые девочки считают меня кисляйкой. Они не поймут меня. А вы понимаете, я это чувствую. Мой отчим очень жестоко обращается со мною… он…

— Воронская! Гордская! Идти пора, а вы тут в сантименты пустились, — вскричала вдруг, неожиданно, как из-под земли выросшая перед нами Бухарина. — Ключ от платков я выманила у дежурной. Теперь остается каждой по очереди взять платок из шкапа и незаметно прокрасться в столовую, а оттуда через буфетную и сени на галерею. Только не зевать!

И Зина первая ринулась к шкапу, достала оттуда зеленую шаль и скрылась с нею из класса. Через две-три минуты тот же маневр был произведен Додошкой и другими. Когда я брала мой платок, меня остановил знакомый голос:

— Ну, уж коли погибать, так погибать вместе. Стойте, Воронская, и я пойду с вами.

И Сима Эльская присоединилась к нам.

— Все это ужасно глупо, что вы задумали! — произнесла она с какой-то необычайной суровостью в голосе, — глупость, достойная Додошки, но не вас. Но что делать, отстать от вас неловко.

Через полчаса мы присоединились к остальным. Девочки, в одних платьицах, с одними легкими зелеными шалями на плечах, стояли на галерее и, щелкая зубами, переминались с ноги на ногу.

— Ужасно холодно, — жаловалась Додошка.

— Если холодно, то сидела бы дома, — и Бухарина сердито блеснула на нее глазами. — Ну, Аида, веди нас! — бросила она в мою сторону.

— Госпожа Воронская, в авангард!

— Дорогу королеве! — закричала было Сима, но ее тотчас же остановили другие:

— Во-первых, того и гляди Фроська услышит, если случайно в буфетную зайдет, а во-вторых, к подземелью замка надо питать некоторое уважение…

— Эх, уж это мне подземелье! — заговорила Волька, но ее тотчас же опять уняли.

— Как можно! И не стыдно тебе!

Мы спустились по трем скользким ступенькам и очутились в огромной сводчатой комнате, откуда шли еще другие ступени куда-то вниз, в темноту.

Додошка глянула вперед и, как говорится, обомлела.

— Хоть убейте меня, не пойду. Ни за что не пойду! Избави Бог!

— Додошка! Ты все дело погубишь! Вороненая, иди ты первая. Сима, ты тоже. Вы две отчаянные, ведь ничего не боитесь. Бухарина, ты за ними…

И Катя Макарова, у которой голос дрожал, толкаясь между притихшими девочками, шагнула вперед.