Во‑вторых же, ты и сама вполне в состоянии обо всем догадаться, если дашь себе труд подумать. Благо подсказку мсье Энниль оставил достаточно очевидную.
– Это какую? – непонимающе переспросила я.
Зенедин тоскливо вздохнул:
– И когда ты научишься обращать внимание на мелочи? Скажи, тебе ничего не показалось странным в завещании покойного?
– Показалось, – начиная понимать, кивнула я. – Та приписка, которой мсье Энниль сопроводил картину, оставленную Антею, явно показывает, что племянника он в пенни не ставит и немного хм... недолюбливает. Но в таком случае было бы логичнее вообще ничего ему не оставлять, ведь картину Антей просто продал и получил пусть небольшую сумму денег, но все же доход. Вряд ли его дядя ставил перед собой такую цель.
– Молодец, – одобрительно кивнул Зенедин и обратился к заскучавшему у его хвоста оцелоту. – Фарь, будь любезен, принеси из пещеры картину, она, если мне не изменяет память, стоит справа от входа.
Коротко кивнув, оцелот унесся внутрь отверстия в скале, из которого тянуло холодом, и после небольшой паузы, сопровождавшейся выразительным шумом, вновь появился на каменной площадке, с трудом удерживая в зубах раму. Сжалившись, я пролевитировала полотно к себе на колени.
– Никаких мыслей не возникает? – с интересом уточнил дракон, наблюдая за тем, как я разглядываю совершенно не выдающееся произведение.
– Что вы точно находились не в своем уме, когда велели мне купить это гениальное творение, – фыркнула я и отправила картину под нос дракону.
Тот ловко остановил ее лапой в полете, развернул ко мне и переспросил:
– А если предположить, что на ней указано место клада?
Я усмехнулась, и Зенедин очень серьезно прорычал:
– Можешь в качестве личного одолжения перестать ерничать и напрячь мозги? Как будто мне это надо...
– Простите, – пошла я на попятный. – Я действительно немного погорячилась.
И, стараясь искупить свою вину, пристально уставилась на картину, выискивая на ней хоть что‑то общее с моим новым домом. Собственно, долго искать не пришлось – основной деталью полотна являлась лестница, которая и в особняке присутствовала. Но лестница большая... если считать, что картина является ключом, то на ней должна быть подсказка, указывающая на совершенно конкретное место. По недолгом размышлении я пришла к выводу, что этой самой подсказкой, очевидно, является брр... отрубленная голова с чудом оставшейся на ней короной. Слишком уж явно в зубцах сверкали драгоценные камни на фоне огромной лужи темно‑алой крови, ручейками стекающей вниз.
– Думаете, искать стоит слева, на пятой снизу ступеньке? – сдерживая улыбку, спросила я дракона.
Тот вместо ответа изобразил что‑то отдаленно напоминающее аплодисменты и, опять отведя взгляд, буркнул:
– Если я ничего не путаю, тебе пора встречать брата.
Взглянув на солнце, я кивнула:
– Да, действительно пора. Я завтра непременно залечу рассказать, как прошел сегодняшний вечер, так что надолго мы не прощаемся.
После чего я погрузила на скурр упирающегося оцелота, и мы полетели в сторону порта, куда уже довольно скоро должен быть прибыть Дэйв.
Через два часа к особняку номер двадцать три на канале Дэннире (моему особняку!) подъехали две доверху нагруженные повозки, на передней из которых сидел мой блудный братец и раздавал направо и налево указания, куда сворачивать и кому что держать. Когда же я открыла двери дома, ситуация несколько изменилась, но лишь в плане указаний – теперь повсюду слышалось, куда и что тащить, волочь, катить. Наконец последняя бутылка настойки нашла свое место в холле, Фарька, убедившись, что все в порядке, унесся в глубь дома, а Дэйв распустил многочисленный штат помощников и повернулся ко мне, приветственно распахнув руки:
– Здравствуй, что ли, сестренка. |