Поцелуй был слишком высокой ценой. Слишком опасным сам по себе.

— По какому праву…

— По праву силы. Это достаточно просто.

— Грубая сила…

— Не пытайся заставить меня чувствовать себя виноватым. Спроси мою мать. Это не работает.

Так, так. Никакой галантности нет и в помине, заметила она. Но в целом, сделка, которую он предложил, была более разумной, чем мириад других возможностей. Он мог потребовать все свои супружеские права, а не один маленький поцелуй каждое утро. Она сможет это пережить.

— Поцелуй каждое утро? Это все, что ты хочешь в обмен на то, что я не буду упоминать Адама в твоем присутствии? И я буду получать свой кофе каждый день?

— Держись подальше от Адама. Не допускай того, что я найду тебя рядом с ним. Даже не произноси его имени при мне.

— За поцелуй каждое утро? — Она должна быть твердо уверена, что эти слова будут для него законом.

— За выполнение моей просьбы каждое утро.

— Это несправедливо! Что это вообще будет за просьба?

Он рассмеялся.

— Кто сказал тебе, что жизнь справедлива? Кто ввел тебя в такое заблуждение? И полагая, что мы женаты и альтернативой моему любезному предложению является полное выполнение супружеских обязанностей, какое право ты имеешь пререкаться из-за того, что справедливо?

— Хорошо, ты мог бы определить это более точно, для моего спокойствия. Иначе я буду просыпаться, страшась неизвестных вещей.

Его лицо потемнело.

— Я стремлюсь доставить ей чувственное удовольствие, а она боится неизвестных вещей. — Он разочарованно отвернулся.

— Я не имела в виду именно это… — начала говорить она, ненавидя резкие морщинки вокруг его глаз. Это она виновата в их появлении. Но для собственной безопасности, она должна оставить их там, где они есть, так что она резко оборвала свою речь.

Он в любом случае не слушал ее, так сильно он был погружен в мрачные размышления, шагая прочь от нее.

Слишком поздно, когда он уже исчез из вида, повернув за угол, она вспомнила про несчастные кофейные зерна. Они были засунуты в тот мешок, который он носил на своих бедрах. И он снова запер кладовую.

Душ. Вот что она хотела. Эдриен отдала бы что угодно, за тридцать минут клубящегося облаками пара, обильной пены мыла Аведа, шампуня и масла для тела, и пушистого белого полотенца, чтобы вытереться насухо.

Она сосредоточила внимание на том, чтобы уточнить дальнейшие подробности своего воображаемого принятия душа и тем самым перестать думать о Нем, и в это время она обнаружила сады. Она нашла их позади замка; чтобы попасть в них, нужно было пройти через кухню или обойти замок кругом — а это был достаточно долгий путь.

— Отлично, я скажу, но засуньте сюда не только свой маленький носик. Я хочу увидеть нашу новую леди целиком, — позвал ее голос внутри кухни.

Эдриен с любопытством зашла внутрь. Кухня была совсем не похожа на тот образ, который она составила в своем сознании, исходя из древности этого века. Она была огромная, хорошо обставленная и безупречно чистая. Центральной частью помещения был массивный очаг с колоннами, который был открыт со всех сторон, представляя собой четыре места для приготовления пищи. Каменный дымоход поднимался вверх к вытяжному отверстию в потолке. При пристальном изучении она поняла, что кухня была дополнительно пристроена к самому замку, и специально устроена так, чтобы быть просторной и хорошо проветриваемой. Окна были расположены в стенах по периметру, столы из блестящего дуба располагались по всей кухне, пол был вымощен бледно-серым камнем. Здесь не было никаких гниющих продуктов, никаких грызунов или насекомых, эта кухня могла конкурировать с ее собственной кухней, там, дома, в двадцатом веке, но за одним исключением — здесь не было посудомоечной машины.