Надо же, как изменился он за последние несколько дней: от одной мысли о том, чтобы причинить боль Моргане, ему становилось дурно, а в сердце горело жгучее стремление защитить ее, Арториуса, всех этих людей от саксов или ирландцев. В шестом веке он обнаружил больше всякого достойного восхищения и уважения, нежели за всю свою прошлую жизнь в двадцать первом веке. Он приносил присягу защищать короля и отечество. Беда только, он больше не был уверен точно, какого именно короля.

И какое отечество.

Ответа на эту дилемму он так и не нашел, когда снова взгромоздился в седло и, угрюмо стиснув зубы, понесся на север в попытке предотвратить катастрофу.

Шторм продолжался всю неделю, завывая над далекими берегами острова Йора, чтобы с размаху ударять в каменные стены крепости Дунадд. Впрочем, неделя эта прошла весело. Король Даллан оказался щедрым и гостеприимным хозяином — из всех подарков он превыше всего оценил хорошее римское вино, так что не жалел сил и средств, чтобы отплатить за это по достоинству, попутно демонстрируя при этом богатство своего королевства. Принцесса Килин была чудо как хороша в новом шелковом платье, что губительно действовало на всех особ мужского пола. Они с Медройтом проводили (под бдительным надзором, разумеется) вечерние часы вместе за разными занятными играми и беседами обо всем на свете — от разной чепухи и до сокровенных планов на будущее.

Лайлокен смотрел и слушал, кивал и улыбался сам себе. Разумеется, он исполнял роль компаньона с мужской стороны, тогда как Риона Дамгнейт — с женской: отчасти наставник, отчасти слуга. Правда, в случае Рионы слуга этот был королевским друидом, да еще чертовски проницательным. Лайлокен старался быть в ее присутствии вдвойне осторожным, дабы не выдать испепелявшую их с Беннингом ненависть ко всему ирландскому.

Потенциальная молодая пара сошлась на удивление хорошо, чему во многом способствовало знание Килин языка бриттов. Их крепнущие отношения благотворно сказывались на судьбе будущего альянса — во всяком случае, того, который официально значился задачей Лайлокена. Он сам тоже постарался свести дружбу с солдатами, охранявшими крепость и улицы по ночам. Он играл им на арфе и флейте, он поил их дорогим римским вином и более дешевыми кельтскими медами и пивом, что помогло решить проблемы перевода: всем известно, что спиртное, музыка и смех едины для всех народов. Он перезнакомился почти со всеми солдатами и, что важнее, узнал время их ночных обходов с точностью до минуты. Он отыскал все колодцы, снабжавшие водой крепость и город, и вычислил, в какое время и какой дозор подходит к каждому из них, а когда находится от колодца на наибольшем удалении.

И каждую ночь Лайлокен, старательно прикрыв рот и ноздри влажной тканью, в натянутых на руки перчатках, осторожно открывал одну из своих бутылочек и наливал несколько капель жижи из нее на кусок рыбы или вареной говядины, который потом скармливал одной из дворовых собак — каждый раз новой во избежание, как сказал Беннинг, «кумулятивного эффекта». Однако только под конец недели, проведенной ими в Дунадде, он получил результат, которого ждал с таким терпением. Пятнистая сука, которой он скормил очередную порцию мяса, издохла, около полудня седьмого дня пребывания их в городе. Перед смертью ее рвало, потом начало корежить судорогами и, наконец, парализовало.

При первых признаках недомогания животного он извинился перед Медройтом, намекнув на свидание с некоей ирландской красоткой, и улизнул в ближний лес, прихватив с собой собаку. Несчастное животное умирало еще несколько часов в ужасных мучениях.