Как только он присоединил блок к тапасу, тот загудел и принялся перечислять номера банков информации, с которыми ему надлежало работать.

– Просто поспорь со мной, – повторил Кавасита. – Попробуй разубедить меня.

– Ты боишься стать рабом культурной традиции, – тут же заявил тапас.

– Я боюсь стать безвольным существом, и только.

– Но, ведь, все живые существа обусловлены определенными установками, оставить которые весьма затруднительно.

– Что еще за установки?

– Без тектохирургии не существовало бы людей с тремя руками. Без омолаживающих средств люди не могли бы жить по двести лет.

– А если мы будем говорить о сознании? Существуют ли какие‑то границы и у него?

– Да, хотя они и достаточно обширны. Скажем, кроцерианцам трудно осознать принципы передовой космической технологии, люди же делают это без особого труда. Впрочем, не следует думать, что эти границы непреодолимы. Люди могут решать проблему визуализации пространств высокого порядка с помощью своих машин. Чем большими возможностями мы обладаем, тем выше степень нашей свободы. Именно этот принцип побуждает человека создавать устройства, аналогичные тому, которое в настоящий момент беседует с вами. Он стремится к большей свободе.

– Но разве моя культура ограничивает меня? Являлась ли она причиной того зла, которое совершалось на моих глазах, зла, вызванного к жизни мной самим?

– Устройства моего класса плохо ориентируются в личностных проблемах. Если же мы станем рассматривать теоретические аспекты этой проблемы…

– Я тебя внимательно слушаю, – кивнул Кавасита.

– Вполне возможно, что ваши действия определяются былой культурной обусловленностью.

– Но разве я утратил чувство личной ответственности? Это куда более тяжелый грех, чем все мои прегрешения вместе взятые!

– Объясните это положение подробнее.

– Если я и сделал что‑то не так, то в этом повинен именно я, а не наше прекрасное наследие! То же самое относится и к другим японцам.

– Любое культурное наследие, любая философия в определенных ситуациях теряют всяческий смысл.

– Я этого не понимаю.

– Я говорю о ситуациях, в которых символ веры или определенная философия не способны удержать человека от действий, противоречащих их духу. Ни один символ веры не разработан настолько, чтобы он мог объять в себе все мыслимые его интерпретации. Соответственно, христианство несло не столько мир, сколько меч, буддистская догматика, на которой делался особый акцент, приводила скорее к войне, чем к созерцанию. Подобных примеров великое множество. И этот закон затрагивает не одних только людей. Живые существа слишком сложны для того, чтобы все их поведение регламентировалось конечным набором правил.

– Но почему люди склоняются к обратной крайности? Почему одни сильны, другие слабы? Почему я потерпел неудачу?

– Устройству не хотелось бы продолжать этот разговор.

Кавасита изумленно замер. Ничего подобного с тапасом еще не происходило.

– Это еще почему?

– Устройство ощущает внутреннее состояние собеседника и рекомендует ему переговорить с другим человеческим существом. Устройство не может взять на себя роль психиатра.

Кавасита гневно затряс кулаками.

– Мне не нужна психиатрическая помощь! Я хочу понять, почему мы поступаем именно так, как мы поступаем! – Тапас загудел. – Черт побери, может быть, ты, все‑таки, перестанешь отключаться? Я задам тот же вопрос несколько иначе… – Как бы он не формулировал мучивший его вопрос, тапас отвечал ему ровным гудением.