— Но сам-то хозяин… Разве можно ему снова довериться?

— Больше, чем кому-либо другому в округе. — Полюбовавшись на удивление упыря, Хмурий Несмеянович пояснил, дирижируя самокруткой: — Порода, корнет, порода, все дело в ней. Понимаешь, если ты прячешься не в лесной глуши, обязательно приходится держать связь хотя бы с одним разумным, потому что тебе всегда нужны две вещи: провиант и сведения. При этом важно помнить, что рано или поздно твой поставщик тебя выдаст. А чтобы точно знать, когда и при каких обстоятельствах он это сделает, нужно его породу понять. Хозяин «Трубочного зелья» — воровской пособник, сам себя считает крупной рыбкой, а на деле — пескаришко. Кой-кто из городских щипачей хабар ему скидывает, вот и все… Да, в общем, что долго рассказывать? — прервал он себя, зевнув. — Порода мелкого хозяйчика жизни, вот что главное. Раскусил я его сразу, как увидел…

— Но все-таки ошиблись в нем?

— Нет, сынок, — усмехнулся Хмурий Несмеянович. — Наоборот: рассчитал с редкой точностью. Как я и ожидал, он промолчал, когда его расспрашивал обо мне один человек, и выдал, когда парни пришли гурьбой. И произошло это именно сегодня.

— Если вы знали это заранее, тогда почему вернулись в тот дом?

— А тебя что, бросить надо было, ошалелого? А ну как ты не очнулся бы до рассвета?

— Значит, это из-за меня вы подвергались опасности?

— Ну, была все-таки надежда, что я ошибся в лучшую сторону. Не ошибся… Но, как видишь, все обошлось. Благодаря тебе же, кстати, так что не морочь себе голову.

— Хмурий Несмеянович, — помедлив, спросил Персефоний, — я все-таки не понял, почему вы решили, что хозяин постоялого двора теперь стал надежным человеком.

— Да не надежным, ну что ты, корнет, в самом деле? Хозяйчики жизни надежными не бывают. Но ты сам подумай: кому придет в голову искать разумного там, где его уже один раз предали? А хозяйчик думает, что я уже всех порешил — к кому теперь бежать? И потом, по их воровским законам, он мне теперь как раб…

— Почему? — не понял Персефоний. — Почему он воровского, как вы сказали, закона слушается, ведь он сам не вор?

— Так я что про породу-то сказал? Ну как тебе объяснить… Таким типам нужно чувствовать собственную значимость. Немножечко власти иметь. Для политики наш хозяйчик рылом не вышел. А вот скупщиком краденого — это ему как раз по мерке. Ему кажется, что воры от него хоть чуть-чуть, да зависят, он и рад, понимаешь? А в глубине души, конечно, знает, что давно увяз по уши и никуда не денется, если что. Вот оно-то, «если что», и наступило, когда я пришел живым и невредимым после встречи с четырьмя бугаями. Психология, корнет, великое дело! Эх-х… — потянулся он. — Все, ты как хочешь, а я намерен отдохнуть. Что сказать хотел: я тебя через окно провел, чтобы никто не видел, как ты слаб. Постарайся не выходить, пока не восстановишься…

Он вдавил окурок в половицу, закрыл глаза и уснул.

Погасив лампу, Персефоний улегся на сундуке, подложив под голову свой мятый сюртук. Он понимал, что не уснет: для упыря, особенно молодого, ночной сон — явление исключительное, и хотел хорошенько обдумать положение, в котором очутился.

Он больше не мог сердиться на Хмурия Несмеяновича. Тучко просто хотел остаться в живых. Да, он не слишком разборчив в средствах, но разве было у него время, чтобы увидеть другие пути — если они вообще существовали? А главное — Тучко дважды спас его. Пусть он поступил противозаконно, но только благодаря этому Персефоний до сих пор может видеть звезды и наслаждаться волнующим ароматом ночи.