Девочки возвращались в зал и у дверей столкнулись с завучем, о чем-то вполголоса беседующим с дембелем. Та посмотрела в их сторону, принюхалась и сказала:

– Посмотри, Сергуля, какие у нас красавицы подросли. Только вот все торопятся повзрослеть – курят уже… Думаю, это потому, что ноги растут быстрее мозгов.

Девчонки захихикали, поглядывая на парня. Лариса и сейчас могла вспомнить его таким, каким увидела в тот вечер: высокий, крупный в кости, но при этом худой. Внимательные серые глаза, большой рот. В лице – ничего особенного, кроме этого спокойного, вдумчивого взгляда. Он подошел к ней, как только зазвучал медленный танец, и до конца вечера они танцевали вместе. Потом он пошел ее провожать, а вскоре она не могла себе представить, как жила без него. Он вошел в ее дом, так же как в ее тело, ласково, уверенно, и сразу же сделался незаменимым. Мать восприняла молодого человека как подарок судьбы и ни разу не заикнулась о том, что рано Ларе обзаводиться настоящим поклонником – в девятом-то классе. Лиза, которая слышала по вечерам долгие разговоры дочери по телефону невесть с кем и замечала, что дочь порой врет напропалую Сергуле, который учился и работал одновременно, иногда пыталась ее образумить:

– Что ты делаешь, ненормальная? А если Сергей узнает?

– Я ничего плохого не делаю.

– Это ты так думаешь! Ты же врешь! Смотришь своему парню в глаза и врешь! Выпороть тебя, что ли? Вроде поздно уже… Что ты хочешь-то? Непутевой стать, как твой отец?

Лара морщилась и очень старалась сдержать бушевавший в крови адреналин. И все же иногда ее прорывало – то на дискотеку с подружками, то с Андреем куда-нибудь в киношку. Она не изменяла Сергею – о нет, он был единственным, и все же она и представить не могла, что можно просто и скучно ходить в школу, не захватывая, хоть краешком, другую – яркую и безумную – жизнь. Сергуля ей верил – он всегда ей верил. Институт и вечерняя работа отнимали много сил, и он был чертовски занят. Потом они поженились и были очень счастливы. То, что Лара порой лечилась от скуки несколько оригинальными методами, ничего не меняло в ее трепетном отношении к мужу. Он единственный и любимый, добытчик и отец ее Даньки. Жизнь катилась ровно: уютный дом, работа преподавателем английского языка в школе, работа интересная и нескучная… А потом… В смысле – теперь. Что теперь? Теперь Лара оказалась в совершенно подвешенном состоянии, потому что в ее родной школе произошла глупейшая история.

Глава 4

Народ тусовался в учительской перед уроками – кто-то курил, кто-то проверял тетрадки… Влетела Марина – преподаватель немецкого, пышнотелая крашеная блондинка неопределенного возраста, склонная к истеричности и экзальтированности.

– Директор у себя?

Кто-то ответил утвердительно.

Марина устремилась в директорский кабинет, словно там ее ждало спасение души. Никто особо не заинтересовался порывом коллеги, так как Марина была дама не слишком уравновешенная.

Но на большой перемене, когда Лара добралась до учительской со светлой мечтой покурить, там уже вовсю чесали языками. Оказывается, Марина приходила к директору с просьбой принять на место одной из англичанок, собирающейся в декрет, ее подружку, которая потеряла работу по причине холокоста.

– Чего? – удивленно переспросила Лара, которая полагала, что термин обозначает преследование и уничтожение евреев во время Второй мировой войны и к нашему времени не применяется.

Но оказалось, что теперь этим жутковатым словом обозначают сексуальные домогательства на работе. Марина, закатив глаза, явно не в первый раз пересказывала историю подруги, которая когда-то закончила педвуз, но работала секретарем – устроилась в приличную фирму по чьей-то протекции: «Сами знаете, девочки, в школах работают в основном энтузиасты, а после институтов все норовят устроиться туда, где платят настоящие деньги», а теперь ее стал домогаться начальник, а она «не синий чулок, нет.