Изменить размер шрифта - +
И тело слушалось так идеально, что казалось невесомым.

Он летел прямо в закат, подобный туннелю из радуг. На выходе из туннеля – слепяще белая точка Альтаира. Под ним – расплавленное закатом спокойное море с кляксами островков, утыканных по берегам белыми пальцами скал.

– А острова тоже похожи на амеб! – доносится певучий и счастливый женский голос, голос Ксены. Вон она – выше и впереди – парит, купается в огнях заката.

При взгляде на нее теплеет сердце.

– Ага, похожи! – кричит он ей.

Не кричит. И от нее – не доносится. Они переговариваются через ларинги в шлемах. Здесь опасно пьянящий избыток кислорода, без гермошлемов нельзя.

Здесь не так все просто.

Они последний раз кружат над островками, над „живым“ морем. Через два часа старт, к своим. С удачей – и с какой!

– Прощай, закатный мир! Сюда мы не вернемся. Тебя нам долго будет не хватать… – поет‑импровизирует Ксена. И прерывает себя:– Дан, ты что‑то сказал? Он ничего не говорил. Но чувствует щемящий озноб опасности, чье‑то незримое присутствие. Амебы? Да, они – бесформенные прозрачные комки в воздухе; они заметны только тем, что преломляют свет: прогибаются закатные радуги, пляшет зубчатая линия островов на горизонте. Они не с добром.

– Ксена, скорей вниз!

Э, да их много: воздух вокруг колышется, искривляются линии и перспектива.

Неспроста они, не любящие яркого света, поднялись из моря. „Да, неспроста, – ответливо воспринимает он их мысли. – Тебе пришел конец, млекопитающее. А ту предательницу мы уже уничтожили. Все наше останется здесь“.

…И самое бредовое, самое подлое, что приходящее от них не видишь, не слышишь – вспоминаешь, как то, что достоверно знал, только запамятовал. Или еще хуже: заблуждался, а теперь понял. Озарило. Понял, что ему конец, что ту уничтожили, понял, как решение головоломки, и чуть ли не рад.

Подлецы. Подлецы и подлецы! Приходящему извне психика сопротивляется. А от них – будто выношенное свое.

Но он это знает, уже учен. И не думает сдаваться. „Чепуха, ничего вы мне не сделаете, Высшие Простейшие или как там вас! – мыслями отбивается он от навязанных ему мыслей. – Я знаю, вы не умеете ничего делать в воздухе – только в воде. Здесь вы бессильны“. А сам энергичней загребает крыльями, чтобы вырваться из окружения. „О, ты ошибаешься, млекопитающее! (И он уже понял, что ошибается.) Мы не умеем созидать в воздушной среде. Нам это ни к чему. Но разрушать гораздо проще, чем созидать. Это мы сумеем…“

– Разрушать проще, чем созидать, куда проще! – говорит он Нимайеру; у того мрачно освещенное снизу лицо на фоне тьмы. – Один безумец может натворить столько бед, что и миллионы умников не поправят.

Над ними тусклые звезды в пыльном небе. Новые звезды? Нет, те ярче, обильнее. А есть и совсем не такие, немерцающие, сверкают всеми красками в пустоте.

…И мордочка Мими с умильно вытянутыми, просящими губами освещена закатом – не тем, багровым, пустынным. А какой тот? И какие звезды – те?

…И у дикарей, которые настигали его, были морды Мими – только искажены яростью, азартом погони.

– Ксена, вниз! – кричит он, работая крыльями. – Они напали на. нас! Сообщи на спутник связи, на корабль…

И с непонятной беспечностью отзывается в шлеме ее голос:

– Хорошо, Дан! Хорошо, милый! Здесь так славно… „Выше, Дан! Выше, млекопитающее! – издеваются в мозгу бесцветные мысли. – К самым звездам. Вы ведь так стремитесь к звездам. С высоты удобней падать. И не волнуйся за свою сумочку, с ней все будет хорошо“.

Мимолетное сознание просчета: не вверх надо было вырываться, повинуясь инстинкту, а вниз, к почве.

Быстрый переход