— Нельзя сказать, что Санкт — Питербурх заложен на благоприятном месте, — говорил он Мише, пока шли они к крепости. — Живем мы на натуральном болоте, да еще прорезают его Нева и четыре немалых ее рукава: Нева Большая и Малая да две Невки — тоже Большая и Малая. А рядом залив, и берег у залива совсем низкий, под воду уходящий, да и далее на восток повышается сия платформа лишь у Литейного двора да у Александрова монастыря, а так — сплошное болото средь водной стихии. А ну, изволь, попробуй поставь здесь город. А ведь поставили. И на то несмотря, что и на полсажени сухую яму, где ни копни — не выкопаешь, сразу же вода выступает.

Ларион Матвеевич помолчал немного, а потом произнес, печально вздохнув:

— Поставить–то поставили, да какой ценой? Правду говорят: град сей на костях стоит. Вел я канал — сколько их понаходил: без числа. — И, отвечая, по–видимому, самому себе, добавил: — И Мойка, и Фонтанка, и каналы, конечно, какая ни есть, но все же городу от наводнений защита. Да только больно уж ненадежная.

Сам, поди, знаешь, как станет вода в Неве прибывать, то одно у нас спасение — колокольный звон во всех церквах, пушечная пальба да белые флаги во всех Домах, а ночью еще и горящие фонари на Адмиралтейской башне.

А все сие большие трудности доставляет, особенно зодчим и нам, инженерам. Посуди сам, без фундамента дом не поставишь, а деревянные сваи в воде быстро сгнивают. Стало быть, нужен камень, а он недешев — вези его из Финляндии, попробуй. И все ж везем. Потому, почитай, каждая вторая баржа приходит к нам с камнем, гранитом или известью. Да сколько еще сосновых плотов плывет по Неве. Вот и растет город…

…С Петропавловской крепостью было связано больше слухов, легенд и сказок, чем с любым другим местом Санкт — Петербурга, исключая, быть может, Александров монастырь с его огромным кладбищем. Крепость с ее тайными ходами, со страшным собором, где были похоронены и Петр Великий, и его жена Екатерина, и все их многочисленные, рано умиравшие дети, и безвинно убитый им, как шептались в людской, царевич Алексей, и еще более многочисленные племянники и племянницы грозного царя, — все это, возбуждая ум и пробуждая запретный, почти преступный интерес, вместе с тем холодило душу, и, превозмогая страх, Миша всякий раз, будто стоя на краю обрыва или заглядывая в глубокий колодец, все же расспрашивал каждого, кто хоть что–нибудь знал о крепости и лежащих под ее полом августейших венценосцах.

Истинным средостением всяких слухов о крепости, тайнах ее подземелий и казематов была все та же людская. Крепость, по словам знающих людей, была населена в равной мере как живыми людьми, так и призраками.

Как–то в один из вечеров неугомонный и все знающий Алексей — Божий Человек стал однажды баять, как заложена была сия крепость. А так как до того ни единого дома на месте нынешнего города не стояло, то, стало быть, основание Петропавловки было вместе с тем и основанием самого города.

— Государю, — рассказывал Божий Человек, — более прочих островов понравился остров Заячий. — И, желая показать свои немалые в сем сюжете познания, старик, обладавший, впрочем, прекрасной памятью, добавил: — А у чухонцев он прозывался Енисари. И тогда государь, — продолжил Божий Человек, — взял у случившегося с ним рядом солдата багинет и вырезал им две полоски дерна. А вслед за тем положил их крест–накрест и сказал: «Здесь быть городу». А потом взял заступ и стал первым из всех копать ров. Когда же ров был выкопан на глубину в два аршина, на дно поставили каменный ящик, а внутрь ящика положили золотой ковчежец с частью мощей апостола Андрея Первозванного.

Дворня, мелко крестясь, завороженно молчала, а воодушевленный Алексей вещал далее:

— После того государь прикрыл ящик каменною плитой, на которой уже загодя была высечена надпись: «От воплощения Иисуса Христа 1703 года, мая 16, основан царствующий град Санкт — Петербург, великим государем, царем и великим князем Петром Алексеевичем, самодержцем всероссийским».