Дед сдавленно фыркнул.

— Я-то был готов поручиться, что тебе в голову первым делом придет то же, что и мне, но нет, ты не оправдал моих ожиданий! Невооруженным взглядом видно, что все это — код!

— Разумеется! Этим и объясняется неуклюжесть фраз.

Дед самодовольно усмехнулся.

— Код довольно простой, но эффективный — еще какой эффективный! Я с ним еще не закончил. — Он постучал по конверту указательным пальцем. — Похоже, речь идет об этом самом доме, и то и дело повторяется предостережение: следует соблюдать осторожность и не переступать порога — иначе последствия окажутся ужасны. Мальчик мой, я десятки раз переступал все до единого пороги этого дома — без всяких для себя последствий. Следовательно, где-то здесь должен существовать порог, до которого я еще не добрался.

Видя, как мой собеседник оживился, я не сдержал улыбки.

— Если дед Леандр повредился в рассудке, вас ждет погоня за химерами, — сказал я.

Сей же миг печально известное дедово раздражение выплеснулось наружу. Одной рукой он сгреб со стола бумаги Леандра, другой — указал нам обоим на дверь. Было ясно, что мы с Фролином разом перестали для него существовать.

Мы встали, извинились и вышли.

В полумгле прихожей Фролин глянул на меня. Он не произнес ни слова, лишь глядел на меня своим жарким взглядом, глаза в глаза, целую минуту, прежде чем повернулся и пошел наверх. Там мы расстались; каждый ушел к себе до утра.

II

Меня всегда занимала ночная активность подсознания: мне всегда казалось, что перед чутким человеком открываются безграничные возможности. Сколько раз случалось мне ложиться спать с какой-нибудь докучной проблемой на уме, а проснувшись, обнаружить, что проблема решена — насколько мне по силам ее решить. Об иных, более изощренных проявлениях ночного мышления мне известно куда меньше. Но я знаю, что лег в ту ночь, задаваясь вопросом, где же я видел прежде экзотические имена из дневника деда Леандра и почему они намертво запечатлелись в памяти, — и знаю, что уснул наконец, так на этот вопрос и не ответив.

Однако ж, проснувшись в темноте несколько часов спустя, я сразу понял, что видел эти слова, эти странные имена собственные в книге Г. Ф. Лавкрафта, которую читал в Мискатоникском университете. С запозданием я осознал, что в дверь стучат и приглушенный голос зовет:

— Это Фролин. Ты не спишь? Можно мне войти?

Я встал, набросил халат, зажег электрическую лампу. Между тем Фролин уже вошел: он слегка вздрагивал всем своим худощавым телом, возможно, от холода, ибо сентябрьский ночной воздух, задувавший в окно, был уже далеко не летним.

— Что такое? — осведомился я.

Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо. В глазах его горел странный свет.

— Ты разве не слышишь? — спросил он. — Господи, может, это и впрямь у меня рассудок мутится…

— Нет, погоди! — воскликнул я.

Откуда-то снаружи донесся звук нездешне прекрасной музыки — по всей видимости, флейты.

— Дед радио слушает, — промолвил я. — И что, часто он засиживается так поздно?

При виде выражения его лица я умолк на полуслове.

— Единственное в доме радио принадлежит мне.