Я прислушался с новым интересом. Музыка звучала до странности приглушенно — и между тем была хорошо слышна. А еще я подметил, что определенного направления у нее не было; если прежде казалось, что она доносится снаружи, то теперь слышалась словно бы из-под дома — прихотливые, распевные переливы свирелей и дудочек.

— Оркестр флейт, — промолвил я.

— Или флейты Пана, — откликнулся Фролин.

— В наши дни на них уже не играют, — рассеянно обронил я.

— Во всяком случае, не по радио.

Я резко вскинул глаза, он не отвел взгляда. Мне пришло в голову, что его неестественное спокойствие имеет некое основание, хочет он или нет облекать таковое в слова. Я схватил его за руки.

— Фролин, что это? Я же вижу, ты встревожен.

Он судорожно сглотнул.

— Тони, эта музыка доносится не из дома. Она звучит снаружи.

— Но кто там снаружи? — удивился я.

— Никого — во всяком случае, никого из людей.

Вот оно наконец и прозвучало! Едва ли не с облегчением я взглянул в лицо правде, которую боялся признать даже про себя. Никого — во всяком случае, никого из людей.

— Тогда что это за сила? — спросил я.

— Думаю, дед знает, — отозвался Фролин. — Тони, идем со мной. Лампу оставь; мы найдем дорогу в темноте.

Уже в прихожей я снова вынужден был остановиться: на плечо мне легла напрягшаяся рука.

— Ты заметил? — свистяще прошептал Фролин. — Ты это тоже заметил?

— Запах, — промолвил я. Смутный, неуловимый запах воды, рыбы, лягушек и обитателей заболоченных мест.

— А теперь — смотри! — промолвил он.

Запах воды разом исчез, словно его и не было; на смену ему тут же потянуло зябким морозом. Холод заструился в прихожую, точно живой, а вместе с ним неописуемый аромат снега и хрусткая влажность метели.

— Ты все еще удивляешься, с чего это я забеспокоился? — промолвил Фролин.

И, не дав мне времени ответить, повел меня вниз, к дверям дедова кабинета, из-под которых все еще пробивалась тонкая полоска желтого света. Спускаясь на нижний этаж, я с каждым шагом сознавал, что музыка нарастает, хотя внятнее не становится. Теперь, перед дверью, было очевидно, что мелодия доносится изнутри, равно как и странная комбинация запахов. Темнота словно дышала угрозой, напоенная неотвратимым, зловещим ужасом, что смыкался вокруг нас точно ракушка. Фролин дрожал всем телом.

Я порывисто поднял руку и постучал.

Ответа изнутри не было, но в ту же секунду музыка смолкла, а странные запахи исчезли!

— Не следовало тебе это делать! — шепнул Фролин. — Если он…

Я толкнул дверь. Она подалась под моей рукой — и я открыл ее.

Не знаю, что я рассчитывал застать там, в кабинете, но явно не то, что обнаружил. Комната ничуть не изменилась, вот разве что дед уже лег и теперь сидел на постели, зажмурив глаза и улыбаясь краем губ. Перед ним лежали его бумаги; горела лампа. Я застыл, глядя во все глаза и не смея верить глазам своим: сцена столь обыденная казалась просто неправдоподобной. Откуда же доносилась музыка? А запахи и ароматы в воздухе? Мысли мои смешались, я уже собирался уйти, потрясенный невозмутимым спокойствием деда, когда тот нарушил молчание.

— Ну же, заходите, — проговорил он, не открывая глаз. — Стало быть, вы тоже слышали музыку? Я-то уже начал задумываться, с какой стати никто больше ее не слышит. Сдается мне, эта — монгольская.