|
Отвечая, Даренский волновался и сердился; он хотел объяснить полковнику, что ведь дело совсем не в том, почему он не был допущен, и не в том, почему он был отчислен и не зачислен, и почему недостаточно отражено то или иное служебное обстоятельство, и почему об этом он указал там-то, но не указал там-то. Даренскому казалось, что всё это не имеет отношения к самому важному, что решает оценку человека. Почему полковник не интересуется его душевным состоянием, его желанием отдать все силы работе? Было похоже, что ему предложат работу в управлении тыла, где-нибудь во втором эшелоне, а его любимую штабную оперативную работу ему не доверят. Начальник отдела кадров спросил: – А где жена ваша, здесь это не отражено? – и он постучал пальцем по бумаге – Ведь мы, собственно, разошлись перед войной. Когда со мной была эта неприятность. Собственно, тогда у нас и разладились отношения, – он усмехнулся, – не по моей, конечно, инициативе. Этот разговор мирного времени происходил в блиндаже начальника отдела кадров под грохот разрывов, гул дальнобойных пушек, цоканье зениток на берегу и тяжёлые глухие удары авиабомб. Когда начальник отдела кадров спросил, в каком году был вновь аттестован Даренский, где-то поблизости крякнуло так сильно, что оба собеседника невольно пригнулись и посмотрели на потолок – не рухнет ли сейчас на них земля и дубовые брёвна; но потолок не рухнул, и они продолжали беседу. – Придётся вам обождать, – сказал: начальник отдела кадров. – Что так? – спросил Даренский. – Да кое-что уточнить надо тут. – Что ж, подождём, – сказал: Даринский, – только об одном прошу, не давать мне назначения во второй эшелон, я оператор. И уж очень прошу вас не затягивать с назначением. – Учтём, учтем, – скачал начальник, но голос его не мог особенно обнадёжить Даренского – наоборот, мог лишить надежды. – Мне как, наведаться к вам? – спросил Даренский вставая. – Зачем зря беспокоиться. Где вы остановились? – У офицеров связи. – Я помечу у себя, когда понадобится – за вами пришлём. У вас как с питанием?» Аттестат, все в порядке? – В порядке, – отвечал Даренский Он шёл обратно в избу офицеров связи и глядел на туманный город, белевший за Волгой. Всё, казалось ему, складывается плохо. Он просидит в резерве многие месяцы Офицеры связи перестанут замечать его, он сам будет проситься сыграть в подкидного. В столовой девушки-официантки с сострадательной насмешкой за спиной его будут говорить: «А, это безработный подполковник из резерва» Придя в избу, он, не глядя ни на кого, не снимая сапог, лёг на койку, повернулся к стене, плотно зажмурил глаза. Он лежал и медленно вспоминал все подробности разговора, выражение лица собеседника. Всё сложилось неудачно – в штабе оказались новые люди, никто его не знает по работе. А по бумагам – что можно сказать. Его осторожно толкнули в плечо. – Товарищ подполковник, идите на ужин, – тихо сказал: чей-то голос, сегодня каша рисовая с сахаром, а то скоро столовая закроется. Даренский продолжал лежать неподвижно. Второй голос сердито сказал: – Зачем ты товарища подполковника беспокоишь, видишь – отдыхает. А если утром окажется – заболел, ты пойди в санчасть и врача приведи – И совсем тихо тот же голос добавил: – А ещё лучше, принеси подполковнику ужин на квартира, может, в самом деле болен, в столовую метров шестьсот, все таки трудно. Я бы сам сходил, да мне сейчас на тот берег переправляться, пакет Чуйкову. Мой ужин возьми сухим пайком, сахар особенно. Даренский узнал голос – это был Савинов. Он вздохнул и почувствовал, что слезы внезапного умиления выступили у него сквозь плотно сжатые веки. |
