|
Всем управленцам и командованию полка он строго велел оставаться в городе. Связь управления с огневиками первое время поддерживалась через Волгу проволокой, которую Агеев до замены специальным кабелем посоветовал обмазать смолой. После дня работы подтвердилась польза перевода тяжёлой артиллерии на левый берег – пушки работали неутомимо, опасность им не угрожала, вопрос о доставке тяжёлых снарядов решился сам собой. Телефонная связь ни разу не нарушалась, огневики перестали думать о немецких автоматчиках, а занимались лишь стрельбой, управленцы, командование, развязав себе руки и перестав бояться за пушки, ушли к пехоте и сообщали на огневые о движении больших масс противника, достойных внимания бога войны. Нервная, лихорадочная стрельба на авось сменилась сокрушительным прицельным огнём. Стало ясно, что уход тяжёлой артиллерии за реку – не отступление, а жизненная необходимость. Это была первая заявка артиллерии на одну из ведущих ролей в обороне Сталинграда, первый образец бесценной братской помощи заволжской артиллерии сталинградской пехоте. Агеев вновь отправился к командующему. Он доложил о том, что все наличные миномёты, батальонные, полковые артиллерийские средства перебрасывает в город; одновременно он послал в город многих сотрудников штаба артиллерии, затем уж сказал: о двух тяжелых дивизионах на левом берегу и живописал их отличную работу, подчеркнув, что управление и командование остаются в городе – «на самом что ни на есть переднем крае». Генерал, получивший донесения, что, наконец-то, долгожданная гвардейская дивизия Родимцева подходит к Красной Слободе, надел очки и стал читать вновь положенный перед ним Агеевым проект приказа о занятии тяжелой артиллерией огневых позиций на левом берегу Волги. – А как эти дивизионы сюда попали? – спросил он тонким, почти девичьим голосом и ткнул пальцем в приказ. Агеев закашлялся, утёрся платочком, но, так как ещё мать приучила его говорить только правду, ответил: – Я перевёл их, товарищ генерал Генерал снял очки и посмотрел на докладчика. – В виде опыта, товарищ генерал, – поспешно добавил Агеев. Генерал молча смотрел на лежащий перед ним проект приказа, – он дышал с хрипотцой, губы его надулись, морщины собрались на лбу. Сколько труда, волнения было вложено в эти короткие строки, в этот тоненький листок бумаги... Артиллерия дальнего действия, сосредоточенная на левом берегу Волги и подчинённая командующему фронтом! Большие калибры, тяжёлые миномёты, реактивная артиллерия – «катюши»! Какой сокрушительный кулак, какая плотность огня, какая маневренность, какая быстрота сосредоточения! Агеев стал считать про себя секунды. Он досчитал до сорока пяти, а генерал всё молчал. «Старик под суд меня отдаст», – подумал Агеев, мысля генерала стариком, хотя был на восемь лет старше его. Он снова вынул платочек, внимательно и грустно посмотрел на вышитую женой оранжевую шёлковую меточку. В этот момент генерал подписал приказ. – Дельно, – сказал: он. – Товарищ генерал, вы сделали большое дело, – волнуясь, проговорил Агеев, – ручаюсь честью, в этом решении залог нашего несомненного успеха. Мы создадим невиданной силы артиллерийский кулак. – Командующий молча отодвинул приказ и потянулся к папиросам. – Разрешите итти, товарищ генерал? – меняя голос, спросил Агеев и пожалел, что не поговорил о «перестраховочке» одного из штабных генералов. Генерал откашлялся, посвистел ноздрями и, неторопливо кивнув головой, сказал: – Выполняйте, можете итти! – Потом он окликнул Агеева: – Сегодня Военный Совет баню пробует на новом месте, приходите часиков в девять, попаримся. – Обошлось, – с некоторым удивлением сказал:и адъютанты, когда Агеев, улыбаясь, помахал им рукой на прощание и стал подниматься по земляным ступеням. |
