|
Приехал он не один, а со своим до-рожным товарищем, лейтенантом, возвращающимся из госпиталя в часть. Когда они вошли в дом, бабушка не сразу узнала Толю в военной форме и строго спросила: – Вам кого нужно, товарищи? – И вдруг вскрикнула. – Толенька! Женя объявила, что необходимо торжественно отметить сбор семьи. Степан Федорович привёз белой муки, и с вечера было расчинено тесто на пироги. Женя добыла три бутылки сладкого вина; Маруся пожертвовала для пира часть неприкосновенного, обменного фонда – пол-литровую бутылку водки. В то время было принято ходить в гости со своими продуктами «единоличным» хозяевам трудно было устроить многолюдное пиршество. Женя с влажными от кухонного жара висками и липом, в халатике, наброшенном поверх нарядного летнего платья, повязав косынку, из-под которой выбивались тёмные завитки волос, стояла посреди кухни – в одной руке её был нож, в другой – кухонное полотенце. – Господи, неужели мама ещё не пришла с работы до сих пор? – спросила она у сестры. – Нужно его уже поворачивать, а вдруг сгорит, я вашей духовки не знаю. Она была увлечена печением пирога и думала только о пироге. Маруся, посмеиваясь над хозяйственным пылом младшей сестры, проговорила: – Я ведь тоже этой духовки не знаю, ты не волнуйся, ведь мама уже дома, там уже пришёл кто-то из гостей. – Маруся, зачем ты носишь этот ужасный коричневый жакет? – спросила Женя. – Ты и так сутулишься, а в нём кажешься совсем горбатой. А темный платочек только подчёркивает се-дину. Тебе при твоей худобе надо носить светлое. – Где мне об этом думать, – сказала Маруся, – я скоро бабушкой стану, Вере моей восем-надцать лет, шутка ли? Она прислушалась к звукам пианино, доносившимся из комнаты, и, нахмурив лоб, по-смотрела на Женю сердитым взором своих больших тёмных глаз. – Только тебе могло прийти в голову устраивать всё это, – сказала она, перед соседями не-ловко. Не во-время, не во-время ты пировать затеяла. Женя часто принимала внезапные решения, порой причинявшие ей и близким её немало огорчений. В школьные годы она то в ущерб занятиям увлекалась танцами, то вдруг воображала себя художником. Её привязанность к подругам была непостоянна: то она объявляла одну из своих подруг замечательной, благородной, то с горячностью обличала её грехи. Она поступила на факультет живописи Московского художественного института и кончила его. Иногда Жене казалось, что она отличный мастер – и она восхищалась своими работами и своим» замыслами, то вдруг вспоминала чьи-то равнодушные глаза, чьё-то насмешливое замечание – и решала: «я бездарная корова», и жалела, что не училась прикладным искусствам, раскрашиванию тканей. Двадцати двух лет Женя, студенткой последнего курса, вышла замуж за работника Коминтерна Крымова. Он был старше её на тринадцать лет. Ей всё нравилось в муже: его равнодушие к ме-щанским удобствам и к красивым вещам, романтическое прошлое участника гражданской вой-ны, его работа в Китае, его коминтерновские друзья. Но вот, хотя Женя и восхищалась мужем, а Крымов, казалось, искренне и сильно любил её, супружество их не было прочным. И кончилась их совместная жизнь тем, что в один декабрьский день Евгения Николаевна уложила вещи в чемодан и уехала к матери. Это случилось в 1940 году. Женя так путано объяс-нила родным причину своего разрыва с мужем, что ни кто ничего не понял. Маруся назвала её неврастеничкой, мать спрашивала, не полюбила ли Женя кого-нибудь? Вера спорила с пятна-дцатилетним Серёжей, которому поступок Жени казался правильным. – Как ты не понимаешь, – говорил он, – разлюбила и всё, как ты не понимаешь! – Ну вот, расфилософствовался: полюбила, разлюбила. Что ты в этом смыслишь, минога, – говорила ему двоюродная сестра, учившаяся тогда в девятом классе и считавшая себя искушён-ной в сердечных делах. |
