Корт повесил снаружи на дверь табличку «Просьба не беспокоить». И решительно запер дверь на засов.

Моник театрально повернулась к нему всем телом — так обычно поворачивается к залу знаменитая манекенщица, перед тем как исчезнуть за шторой. Моник всегда держалась, как на сцене. Легкие блестящие черные волосы изящной волной спадали ей на плечи, концы были элегантно подвернуты. На лоб почти до самых глаз спускалась челка, так что все ее лицо было как в рамке шелковистых темных волос. На лице, казалось, были одни глаза — темно-карие, они без преувеличения были в пол-лица. Еще на этом лице выделялись скулы и полные красные губы. А выражение у нее всегда было такое, как будто она сейчас заснет или только что пробудилась от сна. От нее даже на расстоянии веяло такой самоуверенностью, которая граничила, пожалуй, с высокомерием. У нее были довольно широкие плечи, пышная грудь и тончайшая талия. Ему казалось, что при желании он сможет обхватить ее ладонями.

Он мечтал о ней уже месяц.

— Какие проблемы? — спросил он.

— Все здесь, — показала она на портфель.

Странно, раньше ему казалось, что у нее более сильный акцент. А теперь она, пожалуй, и за американку сойдет. В голосе ее он почувствовал легкую нотку разочарования.

— Что-нибудь не так? — спросил он и сам почувствовал сильнейшее разочарование.

А он-то воображал, как она будет его соблазнять. Он мечтал о повторении того, что произошло между ними во Франкфурте.

Первое воспоминание о встрече с ней было таким отчетливым. Он тогда весь закоченел от холода. Из носа текло, он, наверное, весь посинел. Ее лицо было скрыто морозными узорами на стекле «мерседеса». Машина была, конечно же, краденая, номерной знак — тоже. Паспорт у него был поддельный, с чужим именем. Вообще, все в нем было поддельным. Дверь машины примерзла, и он никак не мог ее открыть. Она перегнулась на сиденье и открыла ему дверь. В первый раз он увидел ее через замерзшее стекло, но уже тогда разглядел, какое у нее решительное выражение лица. Ярко-румяные от мороза щеки, шелковый шарф на шее. До этого они ни разу не встречались, как и принято было в их организации. И как это Майклу удается таким образом все организовать? Вокруг него постоянно крутится не меньше десяти человек, и никто из них не знает друг друга.

— Чертова машина не заводится ни хрена, — со злостью произнесла она, и ему это сразу понравилось.

— Где чемодан? — спросил Корт.

— В багажнике, — коротко ответила она. Он собрался было высказать свое мнение по этому поводу, но она не дала. — Там, где ему и следует быть. В особенности этому чемодану. А ты что, хочешь, чтобы я его на сиденье положила, что ли?

Нет, она ему положительно нравилась. Не физически, хотя она настоящая красотка. Два года, как не стало его жены, и за все это время он ни разу не испытал даже намека на желание. Ни к одной женщине. Только боль от утраты, только отчаяние. Отчаяние гложет и одновременно питает его — так клещ питается кровью бродячей собаки, в шерсти которой живет. Можно даже сказать, что отчаяние дает ему цель в жизни, как бы подхлестывает его. Именно неуемное отчаяние превратило безутешного вдовца в хладнокровного убийцу. Он этого убийцу даже не знает, это совсем другой человек. Но и того, прежнего, он тоже уже не помнит — того, у которого была семья, работа, нормальная жизнь. Он ничего не помнит и ничего не хочет знать. Зато теперь у него есть цель, и этого ему вполне достаточно.

— Меня зовут Моник, — произносит женщина.