– Да, как будто подходящая, – сказал тот.

– Вот видишь, и твой будущий начальник товарищ Коспянский так же считает.

Матвеев попросил трудовую книжку.

– Нету…

– Чего нет? Трудовой книжки? Что ж ты людям голову морочишь?

Владимир протянул справку об освобождении из трудовой колонии и удостоверение о присвоении разряда.

Матвеев посмотрел документы и передал их Коспянскому.

– Пиши заявление. Завтра приступишь к работе. Приходи к восьми.

– Не спешите, Иван Иванович, – неожиданно прервал его Коспянский. – Вы иногда чересчур торопитесь. Надо ещё согласовать с начальником отдела кадров…

– Да чего согласовывать? – вскинулся Матвеев. – Я – «за», вы – «за». Сегодня же подготовлю приказ – и на подпись.

Владимир увидел, как Коспянский осторожно подмигнул своему собеседнику.

Матвеев осёкся. Взъерошил волосы.

– Мда… А впрочем, спешить действительно не к чему. Документы вы у нас оставьте, – неожиданно перешёл он на «вы», – а завтра к концу дня зайдите, а то ещё лучше – послезавтра. Договорились?

Выйдя на улицу, Владимир вспомнил, от кого он слышал фамилию Коспянского – от Кольки Рыжего. Ну да, Коспянский, начальник цеха, где работал одно время Колька…

Но все-таки через день пошёл опять.

– А, Сысоев! – встретил его Матвеев. – Присаживайтесь. Должен вас, к сожалению, огорчить. Оказывается, я тогда ошибся: столярный цех у нас полностью укомплектован.

– Врёте.

– Что? – привстал Матвеев. – Вы, по-видимому, забыли, где находитесь.

– Он бросил на стол Володины документы. – Получите. И чтоб вашей ноги здесь больше не было!

– Не беспокойтесь, не будет.

Легко сказать: «Не беспокойтесь, не будет». А что делать? Куда идти? Посёлок – не областной город, где десятки заводов, фабрик, мастерских и всюду требуются рабочие самых различных специальностей. Сысоев побывал ещё в нескольких местах. Столяры не требовались, советовали обратиться на комбинат.

За эти две недели напрасных поисков Владимир осунулся. Глаза стали злыми и колючими. С матерью он почти не разговаривал. И она его не расспрашивала, как будто ничего не замечала. Да и о чем ей было спрашивать, когда и так все знала.

Несколько дней назад она встретила на улице Коспянского.

– Владислав Феофанович! – остановила она его. – Вот радость-то у меня! Сынок приехал. По амнистии отпустили. Такой самостоятельный стал! К вам в цех хочет…

– Ну, без амнистированных как-нибудь обойдёмся, – буркнул Коспянский.

– Что так?

– Да так, воры не требуются.

– Почему же он вор? Был вор, да весь вышел. Работать хочет.

– Знаю это «работать хочет». Был один такой. Тоже «работать хотел», а потом «сработал» пятьсот рублей – и поминай как звали.

«Эх, Володя, Володя, – думала бессонными ночами мать, – горе ты моё горькое! Хоть бы Николай Ахметович поскорей приехал. Душевный человек. Придумал бы что-нибудь».

Приподнимаясь на локте в постели, смотрела на спящего сына. «Спит-то как неспокойно! Ворочается, бормочет. Нелегко ему. Ох как нелегко! И хоть бы товарищ какой зашёл… Никого из друзей-то не осталось, один».

Но товарищи нашлись.

Однажды, когда уставший и раздражённый Владимир под вечер вернулся домой, мать весело сказала:

– А тебя здесь дружок дожидается! Мы уж с ним говорили, говорили…

За столом, покрытым в честь гостя старой ковровой скатертью, пахнущей нафталином, сидел Колька.