Она стала королевой Матиаса, его святой. Она придавала его жизни смысл.

И сейчас эта бессмертная лежала с апоплексией в реанимации, и врачи пытались спасти то, что еще можно было спасти.

Он отказывался признавать, что его мать тоже обладала телом, которое было смертным и которое так же поддавалось тлену, как и все остальные. Он любил обнимать ее, хотя в последние годы она сильно похудела и становилась все меньше и меньше. При этом он отдавал себе отчет в том, что никогда не будет в состоянии кормить ее, мыть и даже менять ей памперсы. Никогда! Он будет платить тому, кто будет делать это вместо него. Он не позволит, чтобы подобные повседневные вещи разрушили его веру в ее уникальность и бессмертие. Словно тигр в клетке, он метался по больничному коридору и был благодарен судьбе зато, что не видел, что врачи за дверью с матовым стеклом делали с его матерью. Уже один вид трубки в носу был бы для него невыносим, а мысль о том, что у нее в руке торчит игла капельницы, вызвала такую дикую боль в его теле, что Матиас согнулся чуть ли не пополам.

Мама, открой дверь, выйди оттуда, улыбнись и скажи: «Все хорошо, мой мальчик. Не беспокойся, мы идем домой!»

Если это чудо и был в состоянии сделать какой-то человек, то только она.

— Матиас прождал четыре часа, но она так и не вышла.

Время встречи с доктором Герсфельдом уже прошло, но он об этом и не вспомнил. Ни одной секунды он не думал о клиенте, который, может быть, купил бы у него виллу стоимостью в три миллиона. Он даже не позвонил себе в бюро и не попросил перенести встречу. Он вообще ничего не сделал.

Мир перестал вращаться, время проходило, а он этого не замечал.

«Мама, пожалуйста, не покидай меня!»

За несколько минут до семи вечера доктор вышел и протянул ему руку. Матиас подумал о миллионах бактерий, которые, возможно, перешли на него, но потом отбросил эту мысль и сконцентрировался на лице врача, которое выглядело любезным и серьезным одновременно.

— Состояние вашей матери стабильное, — сказал врач. — У нее случился апоплексический удар, и она, похоже, несколько часов лежала на полу до того, как вы ее нашли. Это и создало проблему, поэтому нарушения, которые, вероятно, останутся навсегда, столь тяжелые. Я пока не могу с полной уверенностью ничего сказать, но думаю, что ваша мать в связи с этим больше не сможет передвигаться самостоятельно. Конечно, благодаря упражнениям это состояние можно улучшить, но полностью устранить невозможно.

— Это означает, что ей придется оставаться в инвалидном кресле?

Врач кивнул.

— И ей будет трудно говорить. Вполне возможно, что она будет многое понимать, но вы, вероятнее всего, не сможете с ней беседовать. Это тяжело, я знаю. Ваша мать будет нуждаться в полном уходе, но она жива и скоро снова будет с вами, она вернется домой. Я надеюсь, это хоть немного утешит вас.

Матиаса словно по голове ударили. Он стоял как в столбняке, уставившись на врача. Ему даже не удалось внутренне возмутиться, как-то восстать против происходящего.

— Господин фон Штайнфельд?

Матиас никак не отреагировал.

Врач тронул его за рукав.

— Вы должны быть сильным. Ради себя и своей матери. Она не должна чувствовать ваше отчаяние. Надежда — это то, что ей нужно больше всего.

Матиас слабо кивнул и тихо пробормотал:

— Да, спасибо, доктор.

Врач задумчиво посмотрел на него, и по его лицу промелькнула тень сочувствия.

— Вы можете в любое время звонить мне, если возникнут вопросы. Но это позже, когда пройдут две недели, поскольку ваша мать пробудет здесь как минимум еще столько. А потом будет видно. Возможно, прогноз окажется более точным и… положительным. — Когда Матиас поднял голову, врач увидел, что его глаза были полны слез, и добавил: — Идите домой, отвлекитесь, поговорите с друзьями или просто отдохните.