Петрина поспешно надела другое платье и накинула на плечи темный бархатный плащ. Сумочка с деньгами лежала в ящике комода.

Через несколько минут она открыла дверь спальни и, чтобы не попасться на глаза дежурному лакею, спустилась вниз по другой лестнице. Очутившись в холле, куда выходила дверь кабинета мистера Ричардсона, Петрина прислушалась. Все было тихо, и она совершенно уверилась, что мистер Ричардсон уже покончил с дневными трудами и удалился на покой в свои апартаменты в другой части дома.

Петрина осторожно приоткрыла дверь. В кабинете горела единственная масляная лампа, но света было достаточно, чтобы найти то, что она искала.

Двигаясь неслышно, словно тень, Петрина подошла к доске с ключами и легко — все ключи были снабжены бирками — нашла два от дома в Парадиз-Роу. Девушка взяла один из них, выбежала на террасу и скрылась в глубине сада…

Петрина отперла входную дверь дома в Парадиз-Роу. Кругом царила кромешная тьма, но она помнила план дома, показанный ей Николасом Торнтоном, и на ощупь добралась через небольшой холл в комнату направо. Это, как она твердо помнила, должен быть большой, во всю длину дома, зал с окнами, выходящими на улицу.

Она думала, что в зале пусто, но тут же налетела на стул. Медленно, боясь споткнуться и упасть, она ощупью пробралась к дивану и села. Прежде чем покинуть Стэвертон-Хаус, она оставила графу записку у себя на подушке.

Не найдя ее в библиотеке, он наверняка поднимется к ней в комнату. В записке она сообщала, где ее искать.

И теперь ей оставалось только одно — ждать. И чтобы не терять время даром, она стала строить план бегства: если граф решит, что ей угрожает опасность ареста, он может дать ей денег, и она уедет за границу или в Шотландию, где ее никто и никогда не найдет.

Было страшно подумать, что всю оставшуюся жизнь ей придется провести в полном одиночестве и, может быть, под чужим именем. Эта мысль привела Петрину в такое уныние, что она даже подумала: лучше смерть, чем такая жизнь! Совершенное ею убийство будет тяготеть над ней как злой рок, и она уже не сможет быть счастливой, а граф никогда не простит ей того скандала, который в очень скором времени разразится. И хотя он и выслушал участливо ее рассказ, это еще ничего не значит. Ведь сказал же он, что она внушает ему отвращение, когда узнал о фейерверке.

— Но я люблю его! Люблю! — прошептала Петрина и опять почувствовала его губы на своих губах и радость в груди, как в момент, когда он ее поцеловал.

«Он такой замечательный!.. Он безупречен во всех отношениях, — подумала она. — Разве может он смотреть на меня иначе, чем на капризного, надоедливого ребенка?»

Ему явно не хотелось быть ее опекуном; она вспомнила, как неохотно взвалил он на себя этот груз.

Могла ли она вообразить, что так в него влюбится и что жить с ним под одной крышей будет для нее наивысшим счастьем?

«Но, по крайней мере, он меня поцеловал», — сказала она себе и грустно подумала о том, что ее ждет впереди. Согласится ли граф устроить ей побег и поцелует ли опять, на прощание? Ей хотелось почувствовать его объятия, хотелось, чтобы он завладел ее губами, как это собирался сделать лорд Роулок. Но тут Петрина резко одернула себя: не слишком ли она самонадеянна в своих мечтах? В ее-то положении размышлять о подобных вещах по меньшей мере смешно.

Время тянулось медленно — так медленно, что Петрина, оцепенев от напряженного ожидания, начала подумывать, что граф, не найдя ее в Стэвертон-Хаусе, решил отказаться от дальнейшего попечения о ее судьбе. Ему безразлично, что она сидит в пустом доме совсем одна. А может быть, он подумает, что это наилучший способ отделаться от нее раз и навсегда, забыть о самом ее существовании? А вдруг, подумала Петрина, ему не понравится, что она спряталась в доме, где он содержал свою любовницу? Как ей раньше не пришло это в голову! Все в этом доме связано с неприятными для него воспоминаниями.