Дождливым субботним днем, уже учась в седьмом классе, мы открыли для себя секс. Я была у Присциллы и валялась на ее кровати, наблюдая за вспышками молний за окном, на доли мгновения вырывающим из тьмы улицу и дома напротив. Присцилла листала «Плейбой», который мы похитили в комнате ее брата. Этот журнал уже несколько месяцев находился в нашем распоряжении, и мы успели тщательно изучить все фотографии и много раз перечитать все письма. В них было полно непонятных слов, и мы все их посмотрели в словаре. Журнал успел надоесть даже Присцилле. Она встала и подошла к окну. Молния озарила ее лицо, на мгновение сделав его совершенно обескровленным и каким-то даже изнуренным, как будто она смотрела в окно не несколько секунд, а целую вечность. Она обернулась ко мне, под ее потемневшими глазами залегли тени, и я ее едва узнала.

— Пейдж, — прошептала она, — ты когда-нибудь целовалась по-настоящему? Я имею в виду с мальчиком?

Я ни с кем не целовалась, но не собиралась ей в этом признаваться.

— Само собой, — хмыкнула я. — А ты?

Присцилла встряхнула волосами и сделала шаг ко мне.

— Докажи, — потребовала она.

Я не могла ничего ей доказать. Более того, именно этот предмет вызывал мое наибольшее беспокойство. Ночи напролет я тренировалась на своей подушке, но многое мне понять до сих пор не удалось. Например, что делать с носом и как дышать.

— И как я буду тебе это доказывать? — поинтересовалась я. — Разве что тут есть парень, которого я не заметила.

Присцилла подошла ко мне. Она была такой тоненькой, что в сгустившихся сумерках казалась почти прозрачной. Она склонилась надо мной. Ее волосы образовали шатер, заслонивший от меня окружающее.

— Представь себе, что я и есть парень.

Я знала, что Присцилла знает, что я лгу. Я также знала, что ни за что в этом не сознаюсь. Поэтому я наклонилась вперед, положила руки ей на плечи и прижалась губами к ее рту.

— Вот так, — сказала я, отрываясь и отмахиваясь от нее рукой.

— Нет, не так, — возразила она.

Она повернула голову и поцеловала меня. В отличие от моих застывших губ ее губы были мягкими и подвижными. Они понуждали меня подражать ей, повторяя все их движения. Широко открытыми глазами я продолжала смотреть на молнии. В это мгновение я поняла, что все связанные с Присциллой Дивайн слухи, как и предостережения монахинь, а также косые взгляды алтарных служек полностью обоснованны. Ее язык скользнул по моим губам, и я отшатнулась. Пространство между нами было так наэлектризовано, что волосы Присциллы подобно паутине опутали мои плечи и лицо.

После этого мы стали часто проводить время, осваивая науку поцелуев. Мы стащили у матери Присциллы красную помаду и учились любить себя с помощью зеркала в ванной комнате, наблюдая за своими затуманенными обликами в запотевшем стекле. Мы ходили в городскую библиотеку и прятались за стеллажами с взрослыми романами, лихорадочно листая страницы в поисках любовных сцен. Найдя желаемое, мы вслух проигрывали диалоги. Порой мы целовались, по очереди исполняя роль мальчика. Та из нас, кому доставалась роль девушки, должна была млеть и, опуская ресницы, лепетать фразы героинь запретных книг. Та, кто была мальчиком, стояла прямо и несокрушимо, принимая капитуляцию как должное.

Однажды после уроков запыхавшаяся Присцилла появилась у меня на пороге.

— Пейдж, идем со мной! — распорядилась она. — Скорее!

Она знала, что я дома одна и должна дождаться возвращения отца из офиса, где он подрабатывал программистом. Она также знала, что я никогда не нарушаю данных отцу обещаний.

— Пейдж, — настаивала она, — это очень важно.

И я пошла с Присциллой. Мы пришли к ней домой и, спрятавшись в душной кладовке в комнате ее брата, где пахло нестираным бельем и копченой колбасой, прильнули к щели в двери.