— Да ну-ка, на хрен! Стану я еще о ней печалиться! — дал газу Килька. И лодка, обогнув мыс, подошла к скале, на которой уже много лет вили гнезда аисты.

Тут Килька всегда отдыхал десяток минут. Кормил аистов хлебом. Прямо с руки. Стройные, осторожные птицы давно привыкли к Кольке, издалека узнавали его лодку и, подойдя вплотную, терпеливо ждали, когда тот достанет буханку хлеба, начнет кормить.

Здесь была ровно середина пути, и мужик нередко читал на этом берегу письма, пришедшие из дома. Вот и сегодня достал толстенное письмо. Вскрыл его торопливо, читать начал. Письмо написано рукою отца:

«Здравствуй, сынок! Пишу тебе из больницы, где доживаю последние дни. Их у меня в запасе немного осталось. Может случиться, когда ты получишь его, я уже отмучаюсь…

Все ждал я тебя, Коля, чтобы поговорить с тобою по душам, с глазу на глаз. Ты каждый год обещал приехать в отпуск, но минули годы, а тебя нет. Я не укоряю, дитя мое. У всех свои заботы. Ты взрослый. И не можешь сидеть возле меня иль навестить, когда мне и впрямь невмоготу. Слишком далеко ты уехал, слишком трудна дорога. Поверь, сынок, ожидание — не легче. Ну да я не о том хотел с тобою поговорить. А о судьбе твоей холодной, одинокой.

Я понимаю, почему не решаешься завести новую семью, жениться и жить, как все нормальные люди. Ты боишься повторенья прошлых несчастий. Ты не веришь и не хочешь обжечься еще раз. Потому что не знаешь, сумеешь ли перенести и пережить еще одно предательство. Этого, Коля, боялись все, и ты — не одинок и не оригинален. Этот страх сумел сделать несчастными многих. Ибо он убивает в мужике человека и делает его гнилушкой. Не обижайся, но чего стоит твоя жизнь без семьи?

Тебя предавали? А разве меня не предавали в жизни? Я никогда не говорил тебе об этом. Да только знай, что я лучше, чем ты, знаю цену предательству. Еще с войны. Я много раз страдал из-за него. Но, переболев, заставлял себя забыть. И снова верил и жил. Потому что без прощения и веры нет жизни на земле.

Меня предавали не только враги, но и друзья. Я не платил им той же монетой, потому что хотел жить. Иначе не сумел бы вырастить тебя.

Прощая, я не помнил зла. И я не настаиваю, простив, сойтись с какой-то из прежних женщин. Это дело твое. Но, простив их, ты очистишь свое сердце и сумеешь довериться, полюбить, создать семью. Страх мужчине — не попутчик в жизни. Надо заставить себя перешагнуть через прошлое, чтобы увидеть завтрашний день. Иначе ты понапрасну жил, по случайности родился мужчиной. Нам нельзя бояться самих себя. А любимые женщины — не предают.

Мне горько умирать, уйти из жизни, не став дедом. Но в том моя вина. Я слишком берег тебя от крутых и серьезных разговоров. А надо было. Тогда бы, может, на многое ты смотрел иначе.

Ты собирался в отпуск домой и снова один, как перст? Сынок! Вспомни, сколько лет тебе! Знай: мужчине никак нельзя опаздывать. И к нам, без исключения, зима приходит. Не приведись тебе остаться с нею один на один.

Меня за это письмо не кори. Впервые позволил себе говорить с тобою резко. Думаю, поймешь. Еще лучше, если сделаешь выводы.

Мать не забывай. Она еще верит в тебя и ждет внуков… Не огорчай ее.

Женщины любят и живут до тех пор, пока они нужны. Помни это, сынок. И прощай…»

Колька сидел, опустив голову. Ему было тяжело и больно. Он чувствовал себя виноватым перед отцом и матерью.

— Опоздал, — вырвался стон из груди мужика. И вдруг он почувствовал, как кто-то слегка коснулся его плеча. Он поднял голову. На его плечо положил свою голову старый аист.