— Ты один меня понимаешь, честное паразитское! — вздохнул Килька, погладив птицу.

На деляну Килька вернулся мрачный. В этот день, едва проглотив ужин, он лег на раскладушку, заставляя себя уснуть. Но не получалось. Он уговаривал, злился, все бесполезно. Воспаленный мозг требовал действия. А тут еще и Никитин подсел.

— Что это с тобой, Килька? С чего в такую рань завалился дрыхнуть? Какая вошь душу точит? Стряслось что-нибудь? А ну, выворачивайся! — потребовал, смеясь.

— Отец умирает. В больнице. Больной… Все в отпуск приехать обещал ему. Видно, не дождется, — повернулся на спину.

— Так поезжай. За месяц управишься…

— Ты о чем? — удивился Колька.

— Успокой старика. Побудь с ним. Не мотайся по бабам. С ними успеешь. Со стариком посиди. Может, наладится. Отогреется душа, и пройдет болезнь. Постарайся человеком появиться к нему. Старые на это внимание обращают особое. Смотаешься завтра в село, прибарахлишься в магазине. Оформишь отпуск и вперед. Надолго пока не могу отпустить, сам видишь. Каждый из нас за троих вкалывает. Людей не хватает. Чуть легче будет — на полгода поедешь, как и положено. Знаю, ты деньги домой высылаешь. Но и тут не беда. Скинемся мы здесь. Наберем на отпуск. Не тужи. И не валяйся. Подготовься понемногу в путь.

— А чего готовиться? — не понял Колька.

— Помойся, побрейся. Я Фелисаде скажу, чтоб собрата тебя. Да с мужиками потолкую, — встал Никитин и позвал всех мужиков в теплушку.

Через час бригада вернулась в палатку. Лесорубы молча полезли по чемоданам, сумкам, саквояжам. Зашелестели деньгами, молча клали их на стол перед Килькой. Вскоре набралась порядочная сумма. А лесорубы вытаскивали из чемоданов рубашки, свитеры, костюмы, туфли.

— Примеряй, Килька! Что подойдет, то и возьмешь. Носи на здоровье!

— Да я завтра куплю себе! — отнекивался Николай.

— К чему? Вернешься, сунешь в сумку лет на пять. И не вспомнишь. Зачем зря деньги выкидывать?

— А если не вернусь? — спросил Колька.

— Не вернешься, значит, так надо было. Жаль, конечно. Замену найти всегда сложнее. К тебе привыкли. С другим опять притирка потребуется. Время уйдет. А его всегда не хватает, потому постарайся приехать, — сник бригадир.

— Вещи я вышлю, если беда притормозит. Мать у меня еще имеется…

— О чем ты? О тряпках не думай! Сам не плошай. Коль деньги еще понадобятся, кинь телеграмму. Вышлем, — пообещал Никитин.

А утром, чуть свет, проводили лесорубы Кильку в отпуск. Когда он, вымытый, побритый и постриженный, появился перед ними в ладном костюме, накрахмаленной рубашке, новых полуботинках, повариха похвалила:

— Глянуть любо! Дал бы Бог и судьбу под стать!

С тем напутствием и поехали.

Колька сам вел лодку. Тихо переговаривался с Федором.

— Ты пустым голову не забивай. Езжай спокойно. Я все оформлю, сделаю, как надо. Торопись. Отец в жизни — один. Это жен менять можно. А родители — от Бога, — впервые без шуток заговорил Никитин. И продолжил: — Там в чемодане у тебя — осетровая икра. Старику твоему — от нас. Рыба — собственного копчения. Сам знаешь. Ну и грибов белых, соленых, Фелисада от себя отцу положила. Так ты не забудь угостить его.

Когда проезжали мимо скалы аистов Килька завернул к берегу на несколько минут. Попрощался с птицами, пообещав вернуться через месяц Когда подъехали к селу, Никитин предложил

Кильке попрощаться с Дарьей на месяц.

Пусть ждет. Чтоб не думала, будто ты насовсем уехал, — предложил Федор.