Как повелось издавна, до посадки они совершили круг вокруг анклава на предмет разведки расположения мутов. Сегодня всё было спокойно. Собиравшаяся гроза обошла анклав стороной. Мина разочарованно вздохнула, она всегда так вздыхала, когда ей не доводилось пострелять или посбрасывать горючую смесь на мутов. Не в пример другим женщинам, она любила охоту и обожала воевать, защищая свой анклав.

Первым, кто их встретил радостным лаем и бешеными прыжками, была сенбернарша Ямка. Пока аэростат снижался, она бегала по поляне, каждый раз сужая круг, словно угадывая место, куда должен был приземлиться аэростат.

— Ямка, Ямочка! — Инга высунулась из окна и помахала ей рукой.

Остановившаяся было собака вновь радостно рванула по кругу, лаем сообщая всем в округе, что вернулась её любимая хозяйка.

Володька сверху наблюдал, как она радостно бросилась к Густаву, первому спустившемуся на землю, чуть не повалила его, облизывая лицо, руки. Потом, очевидно, решив, что дань верности отдана, села, задрала морду и стала принюхиваться.

Между тем аэростат был закреплен. Инга, Таня и Гаргар стали спускаться вниз. Ямка вновь бешено заскакала, пытаясь облизать хозяйке лицо.

— Фу, Ямка! — прикрикнула на нее Инга, но тут же наклонилась, обняла собаку за шею, погладила по голове: — Собаченька моя! — чем вызвала у той ещё больший шквал радости.

Последним, убедившись, что аэростат полностью разгружен и закреплён, спускался Володька. Ямка, до этого время от времени нюхавшая воздух, уставилась на него немигающими желтыми глазами, как бы предупреждая, что постоит за хозяйку.

— Ты что, дурашка? — Володька протянул к ней руку. — Это же я!

Голос Ямке был очень знаком, но вот запах оказался совсем другой, поэтому она принюхивалась, осторожничая. Потом всё же решилась, сделала шаг, другой навстречу такому знакомому голосу, ткнулась носом в раскрытую ладонь.

— Ямочка, теперь тебе придется привыкать к Володе, — Инга потрепала собаку между ушей, и та успокоилась, видно, решив, что подумает об этом потом.

Впервые после посадки и сопровождения «шарика» в ангар Володька не пошёл в бункер. Кольнула мысль, что больше он никогда не попадёт в бункер, не поест супа, приготовленного матерью, не обнимет отца, теперь вся его жизнь будет сосредоточена на периметре… «Стоп, — приказал себе Николаев, — захочу супа, мама сварит и отправит на периметр. Захочу обнять маму и отца, они могут подняться наверх. Необходимые мне вещи принесут. НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ!»

Знакомой дорогой — он бывал тут не раз и не два — вчетвером они пошли к коттеджу Вайсов, распрощавшись с Игорем и грустной Танькой. В гостиной их ждал ужин и Аиша. Увидев Володьку, она никак не показала волнения или изумления, никак не выразила своего отношения к его изменившемуся статусу, просто поставила на стол ещё один прибор.

С удовольствием постояв под душем — здесь воду не экономили, как в бункере, — Володя переоделся в одежду, которую принёс ему Густав из своего гардероба, и вышел в гостиную.

В гостиной на диване рядышком уже сидели его родители, чуть в стороне Клён о чём-то тихо беседовал с Аишей. Мама сразу бросилась к Володьке и обняла его. Он наклонился, пытаясь через лицевой щиток заглянуть ей в глаза. Её глаза были сухи, но лихорадочно блестели. Володька знал этот блеск, он появлялся только в тех редких случаях, когда Ольга испытывала сильные душевные муки, но держала их в себе, не позволяя выплеснуться наружу. Подошёл отец, обнял их обоих, похлопывая по плечам. Лицо отца было печально.

— Предлагаю всем сесть и обсудить ситуацию, — голос Константина Федоровича был сух и деловит.

Володька обнял маму и повел её к дивану.

— Не делайте таких похоронных лиц.