— Это именно так, как я имею честь вам докладывать, — отвечал он.

Вместе с тем он вынул часы из кармана.

— Однако! без двадцати двенадцать. Вам скоро надо ехать. По распоряжению Жерис-хана, у подъезда театра вас ждет автомобиль. Дворец олигарха довольно далеко.

— Ах! — вздохнул я с сожалением, — мне бы так хотелось досмотреть «Златоглава».

— Я завтра расскажу вам конец, — любезно предложил Мишель Ворагин. — Оставаться — нечего и думать. Третий акт идет не меньше часа, а между третьим и четвертым на сцене будут «венчать» бюст месье Поля Клоделя. Затянется часов до двух ночи.

Он дружески ударил меня по плечу.

— Будьте же мужчиной! Я выпрямился.

— Буду! — заявил я. — Не откажите передать мои извинения мадемуазель Ториньи.

— Не премину, — обещал Ворагин — Пожалуй, лучше бы не говорить ей, куда вы отправились. Она, как это говорится, не в «добрых» отношениях с олигархом Оссиплури. Итак, до свиданья. И знаете, нельзя сказать, чтобы мне вас было особенно жалко!

Эти последние слова он проговорил с лукавым смешком.

Мой шофер-татарин управлял автомобилем хорошо, но с той неуклонной прямолинейностью, которая свидетельствует о недавнем и неумеренном потреблении алкоголя. Мы дважды чуть не наехали на людей: один раз на обход с факелами, другой раз — на свадебное шествие (гражданской свадьбы, разумеется)! Наконец дома расступились. Мы выехали за город. Полночь пробила на колокольне святой Айшэ, заброшенном соборе Мараканды. «Черт! — прошептал я. — Неужели я опоздаю!» Мне вспомнилось то, что говорил мне Мишель Ворагин о несговорчивости олигарха Оссиплури. Мне вовсе не хотелось лично на себе испытать ее.

Однако нет! В эту самую минуту автомобиль остановился. Я невольно сделал презрительную гримасу.

Гримасу вызвал внешний вид здания, к которому мы подъехали. Если это дворец олигарха Оссиплури — странный дворец, и угрюмый к тому же. Представьте себе огромный фасад, совсем недавней постройки, выбеленный известкой, и с тремя рядами плохоньких окон за темными решетками. Все — уродливое и до ужаса симметричное. По фасаду этот дворец можно было принять за казармы, банк, больницу или тюрьму.

Над главным входом огромными черными буквами выведен был лозунг: Свобода, Равенство, Братство.

Две митральезы, с солдатами при них, защищали вход.

Дверь раскрылась при первом звуке рожка моего шофера-татарина. Он предоставил мне одному проникнуть внутрь дворца. Дорогу мне показывал бородатый человек, вроде портье, в плаще с капюшоном, благодаря которому он напоминал рождественского дедушку Николая.

— Куда вы ведете меня? — спросил я у него, стараясь придать твердость своему голосу.

Он ответил не задумываясь:

— К принцессе Мандан.

Так я узнал имя олигарха Оссиплури.

Судя по безобразному фасаду, я рассчитывал увидеть нечто вроде темницы. А меня вели по комнатам и залам самого роскошного дворца, какой мне до сих приходилось видеть: чудо искусства, оставлявшее далеко позади дворцы, которые нам показывают итальянские фильмы и символические пьесы.

Мандан лежала на диване. Кругом — дивный сад с прудом, мерцающем при свете луны, и купами деревьев, в которых распевали невидимые соловьи.

Никогда я не жалел так о том, что мне не пришлось окончить школу второй ступени или даже высшую, как в данный момент, когда мне надо попытаться изобразить красоту Мандан. Знайте только: она была настолько красива, что, хотя брюнетка (а я всегда втайне предпочитал блондинок), чуть было не вытеснила с первого же взгляда из моего сердца мою возлюбленную Лили Ториньи.