Ведь они боялись собственных жен только потому, что те умели вовремя и громко прикрикнуть на них. Да, многие из учеников могли все делать правильно — наводить ствол в направлении противника, без рывка передвинуть затвор. Могли даже плавно давить на спуск. Но майор знал, что в самую последнюю секунду внутри каждого начинающего стрелка вдруг вспыхивает мысль: «Ох, сейчас и бабахнет…» И все. Тело деревенеет, плечи подтягиваются к ушам, руки-крюки, глаза не зажмурены, но все равно ничего не видят. И пуля уходит, куда захочет, а вовсе не в точку прицеливания. Отучить от такого страха можно только долгой и шумной практикой.

Но не было у него лишнего ящика патронов. И майор готовил стрелков к их единственному выстрелу, надеясь, что не все они попадают в обморок, и кто-то сможет выстрелить еще хотя бы раз.

— А зачем мы каждый раз поднимаем винтовку? — наконец спросил самый шустрый из крестьян, Мигель. — Ведь в ней будет пять патронов, так? Я могу дернуть за эту железяку одним пальцем, а винтовка будет смотреть на цель.

— Это тебе не железяка, а рукоятка затвора, — сурово поправил Кардосо. — И давить на нее надо не пальцем, а ладонью. И чтобы удерживать винтовку в одном положении при стрельбе, надо научиться правильному хвату. Иначе пользы от твоего выстрела примерно столько же, сколько от старого ведра, если по нему ударить палкой.

— Да какая вообще от нас польза, — уныло протянул сосед Мигеля. — Только разозлим их своей стрельбой.

— А больше от вас ничего и не требуется, — твердо сказал Кардосо. — Ваша задача — как следует разозлить врага, чтобы у него дыхание сперло от злости. Тот, кто злится, не может выиграть в перестрелке.

— Как же так, дон Диего? — спросил Мигель. — Вы столько раз стреляли в людей. Неужели вы никогда на них не злились?

— Только в юности, — сказал майор. — От злости в глазах темнеет, трудно прицеливаться. И вы, когда будете стрелять, думайте только о том, что надо плавно давить на спуск. А вовсе не о том, какие плохие люди эти солдаты или что-нибудь еще.

Он вовремя остановился. Потому что с языка уже была готова сорваться фраза: «Не думайте о том, что будет, если вы промахнетесь».

Солдаты, в отличие от его учеников, имели возможность и время пройти долгую и шумную практику. Они давно уже не пугаются грохота собственных выстрелов. Есть звуки и пострашнее, например вкрадчивый шелест чужих пуль. Но и он не заставит их в панике забиться в укрытие.

Мирный пеон даже с оружием в руках остается мирным пеоном, который с малолетства привык покоряться силе. Несколько занятий на огневом рубеже не излечат от болезни, привитой этим людям годами покорного рабства.

Однако майор не унывал. Более того, он чувствовал необычайный душевный подъем. Наконец-то ему удалось заняться делом, которое он считал своим предназначением. И теперь он молил Бога только об одном — чтобы Тот дал ему побольше времени для занятий.

На следующий день он перешел к упражнениям в стрельбе. Выделил по пять патронов на каждого из двенадцати учеников, отобранных после первого дня. Конечно, от них трудно было ожидать больших успехов. Даже самые способные никак не могли совмещать на линии взгляда мушку и мишень. Они видели либо то, либо другое. Кардосо понимал, что им все равно не придется стрелять белку в глаз или одним выстрелом валить бизона. Достаточно и того, что крестьянин сможет перезарядить свой «маузер» и произвести хотя бы несколько выстрелов в направлении противника.

Но вот Мигелю было не все равно. Ему хотелось не просто стрелять, а бить точно, осмысленно, наверняка. В этом майору виделось проявление крестьянской основательности. Но он ничем не мог помочь своему лучшему ученику.