Такая неожиданная мысль застала педсовет врасплох. В учительской снова воцарилась тишина. Только Вера Владимировна ответила:

— Да разве вы не поняли, Степан Алексеевич? Теперь, судя по словам ученика Костикова, они будут скрываться. Они боятся, что их кто-нибудь увидит, и из-за этого изменится ход истории.

— А где это на них написано, что они из двадцать третьего века? спросил директор. — У нас по улицам сейчас и не такие ходят, все ко всему привыкли за последнее время. Надо только дать понять этим ребятам из будущего, что никто из нас никому не доложит, откуда они. И, поверьте, будут они снимать, как миленькие! В конце концов они тоже учащиеся, пусть из другого века. Им дано домашнее задание, которое надо выполнить. Им зачет надо сдавать по натуральной истории. — Степан Алексеевич, да что это вы такое говорите! — изумленно воскликнула Вера Владимировна.

— А говорю я то, — Степан Алексеевич уже принял окончательное решение и встал, чтобы оказаться в центре внимания, — что пусть себе снимают! В конце концов какую школу они снимают? Нашу! Мы не вправе упустить этот исторический момент. Нашу школу увидят в двадцать третьем веке!

Лаэрт Анатольевич с одобрением воскликнул:

— Конечно! Мы входим в историю! Такая возможность! Мы можем показать себя каким-нибудь прапраправнукам — моим, вашим, Степан Алексеевич, вашим, Верочка! Эх, — молвил он потом с досадой, — мне бы только успеть отрегулировать в кабинете молекулярную систему вытирания классной доски. Совсем разладилась, заклинит еще в самый неподходящий момент, когда снимать будут! Неудобно получится, что о нас там, в будущем, подумают?

— Побриться и постричься вам бы тоже не помешало! — в сердцах сказала Вера Владимировна.

— А вот это правильно, — мягко произнес директор. — Я уже собрался об этом сказать. То есть, конечно, не в прямом смысле побриться и постричься, потому что это ваше личное дело, Лаэрт Анатольевич. Хотя, откровенно говоря… Я в более широком смысле, в смысле некоторых других мер…

— Все равно не верю!! — мрачно сказал молчавший до этого преподаватель литературы Петр Ильич. — Не верю! Нет этого ничего, не может этого быть! Все мы начитались этих… сына и отца, то есть братьев… Нам же всем в поликлинику надо!

— Эх вы! А еще литературу преподаете! — возмущенно сказала физкультурница Галина Сергеевна. — Нельзя быть таким ретроградом, чуть что, и в поликлинику!

— Да, приходится поверить, голубчик, — мягко произнес Степан Алексеевич. — Жизнь это не литература, жизнь сюрпризы преподносит. Приходится поверить и, больше того, приходится считаться. Это ведь вам не что-нибудь, а двадцать третий век. Лаэрт Анатольевич в данном случае правильно сказал — что они о нас могут там подумать? Нам же не все равно, каким у нас окажется будущее, а им тоже не все равно, каким было их прошлое. Так что, надеюсь, все со мной согласятся, что…

И директор школы, не торопясь, раздумчиво, начал говорить. После его речи в учительской снова начался шумный разговор, Кончилось же все тем, что директор и Лаэрт Анатольевич снова отправились в кабинет физики, чтобы сообщить об окончательном решении педагогического коллектива Петру и Косте.

А они в свою очередь должны были довести его до сведения людей из двадцать третьего века…

Вернувшись в конце концов домой к Петру, два друга застали такую картину: Бренк и Златко вместе с Александрой Михайловной сидели за столом. На нем горой были навалены учебники для шестого класса.

Школьники из будущего были почему-то очень веселы (значит, уже вполне освоились в нашем времени). Но доктор педагогических наук как раз наоборот оказалась мрачной и насупленной.