После многочисленных расспросов и сопоставлений мы, наконец, выслушали ее рассказ. Тем не менее, трудно сказать, что он хоть сколько-нибудь прояснил ситуацию. Она поставила курицу в печь, после чего почувствовала сильную слабость, как будто что-то должно было случиться. Вдруг она ощутила холодный порыв ветра по комнате, свечи погасли, и она услыхала, как мимо нее с шелестом пронеслись «призрачные покровы». Печная заслонка распахнулась сама собой; она заглянула внутрь и «там не было никакой курицы!»

Повторный допрос лишь вызвал то же утверждение, но с более обстоятельными подробностями. Остальные негры поддерживали ее, история быстро увеличивалась в размерах и обрастала жуткими деталями. Оказалось, припадки Нэнси заразны, и другие к этому времени были возбуждены не меньше ее. Единственным сравнительно спокойным среди них оставался Моисей-Кошачий-Глаз, который сидел в проходе и наблюдал за сценой из-под полуприкрытых век, а на лице его было что-то вроде ухмылки.

Полковник, заметивший, что из-за одного маленького цыпленка слишком много шума, раздраженно прекратил допрос. Когда мы снова вышли в галерею, я оглянулся на пляшущий огонь, причудливо пересекающиеся тени, стоявшие в круг смуглые лица, и, признаюсь, у меня по коже побежали мурашки. Я понял, что в подобной атмосфере суеверию не требуется много времени, чтобы человек оказался в его власти.

– Что все это значит? – спросил я, пока мы медленно шли к дому.

– Это значит, – пожал плечами Рэднор, – что кто-то из них врет. Могу поклясться, что у призрака здоровый, человеческий аппетит. Нэнси напугана и верит собственной истории. Нет никакого смысла анализировать байки чернокожих: у них такое богатое воображение, что через пять минут они сами себе верят.

– Кажется, я могу вычислить привидение, – возразил я. – И это ваш драгоценный Моисей-Кошачий-Глаз.

Рэднор покачал головой.

– Моисею не нужно воровать кур. Он получает все, что пожелает.

– Моисей, – прибавил полковник твердо, – единственный человек на плантации, которому можно безоговорочно доверять.

Мы почти дошли до дома, как вдруг нас напугало несколько пронзительных криков и воплей, донесшихся из-за открытой лужайки, что отделяла нас от старых негритянских хижин. В следующее мгновение к нашим ногам бросилась бившаяся в конвульсиях старуха, чье лицо дергалось от ужаса.

– Призрак! Призрак! Он делает знаки, – было все, что мы смогли разобрать среди ее стонов.

Остальные негры высыпали из кухни и исступленно окружили извивающуюся женщину. Моисей, я заметил, был среди них, – на сей раз он хотя бы мог доказать свое алиби.

– Эй, Моисей, живо! Принеси нам факелы, – позвал Рэднор. – Мы притащим сюда этого призрака, чтобы он сам за себя ответил. Это тетя Сьюки, – добавил он, обращаясь ко мне и кивая на лежащую на земле женщину, чьи судороги стали уже стихать. – Она живет на соседней плантации и, наверное, решила пойти по лавровой тропинке вдоль хижин, чтобы срезать путь. Ей под сто лет и она сама почти ведьма.

Подковылял Моисей с факелами – просмоленными сосновыми сучьями, какими обычно пользовались ночью на охоте за опоссумами, – и он, я и Рэднор направились к хижинам. Я заметил, что ни один из негров не вызвался помочь; также я заметил, что Моисей пошел впереди, издавая низкий завывающий звук, от которого у меня по спине подирал мороз.

– Что это с ним? – спросил я затаив дыхание, поглощенный скорее негром, чем призраком, которого мы пришли разыскивать.

– Так он обычно охотится, – засмеялся Рэднор. – В Моисее масса достоинств, к которым тебе придется привыкнуть.

Мы довольно тщательно обыскали всю территорию покинутых жилищ.