Миссис Барлоу наслаждалась собой: своим великолепным платьем от Валентино, сверканием своих драгоценностей, гармонией макияжа, прически, тонкого аромата духов.

Кэндис пыталась наслаждаться оперой, но у нее не получалось — она сидела рядом с Джеймсом, и его близость ей выносить было не легче, чем близость раскаленной доменной печи. Сидеть надо, а невмоготу.

Чем-то наслаждался и Джереми — правда, никто доподлинно не знал, чем и где. Он сказался очень занятым, потому что отец-де нагрузил его работой в компании, и в оперный театр не пошел, но с уверенностью утверждать, что Джереми сейчас трудится сверхурочно в офисе, не стал бы никто, включая самого мистера Барлоу. Это его в принципе не беспокоило. Сыном он был доволен, сын полностью оправдывал его ожидания как «деловая единица», а личные дела Джереми его не интересовали. Парню почти тридцать лет, разберется уж как-нибудь, с кем отдыхать. В пределах разумного, конечно. Впрочем, Джереми никогда не доставлял ему в этом плане никаких хлопот. Не то что Кэндис... Им всем пришлось изрядно поволноваться за нее в последнее время. Сначала она билась в истериках, потом ходила как сомнамбула, потом, видимо, решила сменить имидж, чуть-чуть ожила, но стала какой-то нервозной... И только сегодня мистер Барлоу впервые увидел в глазах дочери естественный, здоровый блеск, присущий молодости.

И хорошо. Он надеялся, что это как-то связано с присутствием Джеймса.

Джеймс прятал в складке рта легкую улыбку. Он обожал музыку, обожал оперу, обожал запах театра — запах пыльного бархата и духов — и, конечно, обожал общество прекрасных леди.

Кэндис была самой настоящей «прекрасной леди» — с нежным и умным лицом, точеной фигурой, утонченными манерами и хорошим вкусом. Молодая, красивая, разумная, из прекрасной семьи. И еще... не потасканная, что ли. Нет в ней той тени развращенности, которая отмечает многих молодых женщин из высшего общества. Нет — и хорошо. Джеймс уже вышел из того возраста, когда жаждешь экспериментов и необузданной страсти, когда в женщине ценишь сговорчивость и изобретательность. Теперь ему нужно было другое. Он хотел не просто красивую куклу, которую приятно иметь рядом, в путешествии ли, на банкете по тому или иному случаю или в постели. Он искал себе жену — молодую, достойную особу, которая подарила бы ему наследников и осталась бы с ним до конца его дней.

Кэндис вполне могла занять это место. Более того, она весьма подходила для него.

И это было только на руку всем: ему, Джеймсу, ее отцу и ей самой. Если все сложится удачно, то он получит себе славную жену — и большую прибыль в «Мейсон индастриз», Гордон Барлоу — опять-таки прибыль в «Мейсон индастриз» и богатого зятя, а Кэндис — состоятельного мужа. Она, как драгоценная антикварная ваза, перекочует из одних заботливых рук в другие. И все у них будет хорошо.

В антракте Джеймс пригласил всех в бар — выпить по бокалу вина. Это было не в привычках мистера и миссис Барлоу, но они согласились. Кэндис хотела отказаться, но мать так выразительно посмотрела на нее и так убедительно ущипнула за руку, что Кэндис перестала артачиться. В конце концов, ничего дурного с ней не произойдет, если она прогуляется до бара вместе со всеми и выпьет глоток-другой вина.

Ее отец галантно предложил руку матери, она изящным, отточенным, до зеркального блеска отполированным жестом положила ладонь на сгиб его локтя. Кэндис залюбовалась — ну какая же все-таки красивая пара! Тридцать лет вместе — и так любят друг друга. Как-то по-особенному, спокойно, без фанатизма, без пафоса, без карамельной приторности. Просто любят и все. Кэндис уверена была, что ее родители через всю жизнь пронесли верность друг другу, а это многое значит. Интересно, если бы... ну ладно, так и быть, она додумает эту мысль до конца: вот если бы они с Брэндоном тридцать лет прожили под одной крышей в законном браке, во что превратились бы их отношения?

Наверняка в нечто фантастическое.