Кэтрин заметила, что глаза миссис Адамс блеснули как сталь. Хотя она тут же мило улыбнулась и взяла деверя под руку.

– Я уверена, что миссис Уинтерс польщена вашим вниманием, Роули, – произнесла она. – Эллен хочется посмотреть на новорожденных щенят, – это там, на конюшне. Почти все мужчины играют в бильярд. Мне бы не хотелось, чтобы она находилась одна среди конюхов. Вы проводите ее?

– Сочту за удовольствие, Кларисса, – сказал он, скривив губы в непонятной гримасе – то ли от раздражения, то ли радуясь возможности развлечь Эллен. Но тут же Кэтрин вспомнила, как он недавно говорил о почти принудительной обязанности ухаживания за особой, за которой ему вовсе не хочется ухаживать.

Прекрасно. Хорошо, что его заставляют делать нечто такое, чего ему не хочется. Пусть понаслаждается беспомощностью существа, пойманного в ловушку.

– Всего хорошего, миссис Уинтерс. – Миссис Адамс кивнула Кэтрин с милостивым видом, словно отпуская горничную.

– Мы оставляем вас, мадам, наедине с вашей музыкой, – добавил лорд Роули, еще раз кланяясь ей и окидывая оценивающим взглядом от макушки до кончиков туфель.

Играть она уже не могла. Руки дрожали, а сердце билось так, словно ее застали за каким-то ужасно неприличным деянием. Ее глубоко возмущало то, что это чувство вызвал он. Да еще и возбудил подозрения у миссис Адамс. Он через пару недель уедет, а ей здесь жить и жить.

Кэтрин встала, застегнула плащ, завязала под подбородком ленты шляпки и вдруг поняла, что вовсе не огорчена. По крайней мере она увиделась с ним еще раз после вчерашнего. Больше того, она с ним поговорила. Теперь это позади – первая неловкая встреча после растерянности и унижения, пережитых вчера вечером. Дальше будет легче.

"Как, должно быть, скучна ваша жизнь, миссис Уинтерс”.

Кэтрин снова услышала его голос – скучающий, оскорбительный, сообщивший ей, что у нее за жизнь. Словно ему все о ней известно. Да ничего он о ней не знает! И не узнает никогда.

Она торопливо вышла через балконную дверь и вскоре зашагала по подъездной аллее, направляясь в деревню. Как смеет он судить о ее жизни?

Знает ли он что-нибудь о ней? О ее борьбе, муках и сердечной боли? О страданиях? О том, как ей удалось обрести наконец спокойную жизнь? И скуку…

Эта скука далась ей нелегко.

И она безоговорочно предпочла ее прежней жизни. А он судил о ней, точно обвиняя. С презрением. Как, должно быть, скучна ваша жизнь, миссис Уинтерс. Она настойчиво принялась думать о доме – о своем драгоценном маленьком коттедже – и о Тоби, который, протомясь все утро в одиночестве, просто лопается от накопившейся энергии. Они отправятся сегодня на прогулку. Пусть жизнь ее и скучна, но это ее жизнь, о чем она ему и сообщила. И ничего иного не скажет.

Скука ее вполне устраивает.

Вторую половину утра виконт провел с Эллен Хадсон, испортив ей удовольствие от созерцания щенят. В общем-то он вовсе не собирался делать этого. И, проводив ее до конюшни, честно слонялся поодаль, покуда она, наклонясь над щенками, доставала их одного за другим и сюсюкала с ними. Но он чувствовал, что ей неловко – неловко от сознания того, как ему скучно, стыдно, что он смеется над ее восторгами.

Это были щенки терьера. Ясно теперь, откуда взялся свирепый Тоби.

Роули ничего не имел против щенков. И готов был признать, что это симпатичные малыши – маленькие и толстые, с короткими, похожими на обрубки лапами и вздернутыми носиками. Он даже взял одного щенка, подержал его на ладони и погладил за ушками.

Но он сознавал, что Эллен без него чувствовала бы себя куда счастливее и спокойнее. Это раздражало его, но он обязан был слоняться поодаль, чтобы пылкие конюхи поостереглись бросать на барышню похотливые взгляды. Затем он должен был предложить ей опереться на его руку – по дороге к дому.