— А что будет с теми, кто не хочет заниматься науками? — прервал его Суинберн.

— Вот для таких людей…. вроде вас… и предназначена вторая часть нашего эксперимента. Речь идет о селекции — евгенике в чистом виде. Большая часть человечества, не доросшая до способности рационально мыслить, неорганизованна и непредсказуема. Такими людьми управляют животные желания, которые, даже если машины победят голод и нужду, будут замедлять процесс эволюции. Тут нужно биологическое вмешательство, которое внесет порядок в эту хаотичную массу. Мы сейчас разрабатываем программу, в результате которой каждый индивидуум получит свою специализацию, способствующую общему прогрессу империи. Трубочистов мы используем как материал для опыта… мы меняем их биологию, чтобы они и их потомки остались маленькими. Почему именно маленькими? Потому что это идеальная форма для той функции, что они выполняют, т. е. для чистки труб. Вот мы и совершенствуем этих мальчиков, усиливая в них ту способность, которая нужна для их специализации. И мы будем следить на протяжении нескольких поколений, какой прогресс достигнут в этом направлении. А как только достигнем успеха, мы выведем другие специализированные расы, например, шахтеров с совершенным ночным зрением, рабочих с невероятной физической мощью и так далее. В итоге большая часть человечества станет чем-то вроде машин, идеально функционирующих частей единого механизма, который обеспечит процветание науки. Третья часть эксперимента… ею руководит наша коллега, сестра Найтингейл… предполагает развитие низших животных до того уровня, на котором они могут более эффективно служить человечеству.

Суинберн знал Флоренс Найтингейл; ходили слухи, что лет десять тому назад Мильнс сделал ей предложение. Она ему отказала, но он продолжал настаивать и своими преследованиями довел ее до нервного срыва.

— Ваши волко-люди и есть пример такого «развития»? — спросил он.

— Обрати внимание на его импульсивную любознательность, — в один голос сказали друг другу Дарвин и Гальтон из своего общего гротескного тела. — У него не хватает терпения собрать все факты воедино и только потом задать вопрос. Ему необходимо выдать вопрос в тот же миг, как он приходит ему в голову. Развитый ум так себя не ведет. Ну что ж, придется учитывать его индивидуальные особенности, иначе он не поймет… Да, Алджернон Суинберн, вы совершенно правы; но к нашей чести заметим вам: эти создания — не люди, ставшие волками, а волки, поднятые до уровня людей. Хотя, должны вам признаться, наша методология в этой области еще несовершенна, и потребуется тщательный анализ и множество экспериментов, прежде чем мы улучшим ее. В биологическом смысле волко-люди несбалансированы, что иногда вызывает их внезапное самовозгорание. Сестра Найтингейл решает эту проблему.

— Чтоб ей пальцы обжечь! — со злостью пробурчал Суинберн.

— Не отвлекайтесь. Первая и третья части программы связаны общим звеном. Речь идет о механическом расширении человека. Посмотрите вон туда.

Дарвин указал рукой на что-то справа от Суинберна. Поэт взглянул, но увидел только вспышки света, кабели, трубы и устройства, о назначении которых он понятия не имел.

Внезапно что-то задвигалось на передней части большой ромбовидной конструкции, стоявшей вертикально с небольшим наклоном назад. Металлическая плита с встроенными циферблатами и датчиками начала самопроизвольно открываться.

«Как крышка саркофага», — подумал Суинберн.